Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души

В творчестве Вагнера огромную силу и убедительность обрели многие из фундаментальных отличительных особенностей «романтизма». Отказ от пяти столетий эволюции, показавшихся слишком тяжелой ношей; неспособность ориентироваться в нынешнем сложном, нестабильном обществе и вытекающая отсюда ностальгия по (вероятно) более простой жизни прошлых эпох или «Востока»; приоритеты «мифа» (то есть попросту нереального) перед «историей» (то есть сложным и актуальным); пристрастие к крайним аффектам из-за их способности заслонять все прочие чувства, все неудобные потребности, все обязанности и права других людей и низводить бытие до примитивного либо/либо; разворот от ясного и недвусмысленного к темному, таинственному, бездонному и «глубинному»; желание «унестись прочь», которое перерастает в желание «унестись прочь» окончательно, в тягу к вымиранию, – все это Вагнер распространил на высшие достижения искусства. Большинство его трагических персонажей, начиная с Летучего Голландца и кончая Вотаном, тяготятся жизнью и в известном смысле желают собственного уничтожения. Под конец жажда избавления от тягот жизни – все вместе эти тяготы сведены в формулу «проклятие Альбериха» – влечет за собой крушение мира. Далее следовал шаг, который был повторен огромным числом «декадентских» романтиков: смерть собственно желания, полное истребление страстей, смерть в жизни, «религия» в византийском обличье, одновременно экзотическая и бесплодная: «Парсифаль». Грандиозность искусства Вагнера не должна ослеплять нас в том крайнем выражении, в каком она предстает в «Парсифале» – нигилизма, в котором христианские символы вынуждены изъясняться на языке Шопенгауэра.

То, что Вагнер пережил своих последователей и сегодня пользуется репутацией еще более непреложной, нежели когда-либо, – перестав быть «модным» в сиюминутном понимании этого слова, поскольку, подобно Баху, Моцарту и Бетховену, он всегда в моде, – свидетельствует о его качестве художника, что, однако, не является аргументом против тезиса Ницше о его декадентстве. Этот тезис, как я попытался показать, вполне достоин обсуждения и состоятелен, независимо от того, был Ницше поражен «ненавистью» к Вагнеру или нет. «Падение Вагнера» – это заблаговременное предупреждение против тенденции, которая обозначилась в искусстве последних десяти лет уходящего столетия. И вполне понятно, почему даже угроза обвинения в «отсутствии вкуса» не удержала Ницше от написания этой статьи. «Декаданс», в котором он обвинял Вагнера, был наиболее влиятельной тогда формой выражения, принятой нигилистическим течением современной Европы, в частности рейха, и в этой тенденции Ницше увидел угрозу цивилизации, серьезнейшую из всех, с которыми когда-либо доводилось сталкиваться человечеству.

«Ecce Homo» – самое загадочное и проблемное произведение Ницше, и читать его следует аккуратно. Многое в нем написано уже тогда, когда Ницше в значительной степени утратил контроль над своими фантазиями; с другой стороны, многое здесь не только рационально, но и вполне созвучно воззрениям, знакомым по другим пост-заратустровским сочинениям.

Крайние заявления Ницше о значении его собственной персоны для истории европейской цивилизации («Когда-нибудь мое имя будет ассоциироваться с воспоминанием о чем-то пугающем – с кризисом, не случавшимся прежде на земле» (ЕН, IV, 1) и далее) можно не принимать в расчет как проявления той завышенной самооценки, которая обозначилась в упомянутых письмах и личных заметках 1888 г. и ранее. Там, где он пишет не о себе, а о других людях или повторяет положения своей философии, «Ecce Homo» не несет признаков нездоровья. Здесь нет интеллектуальной деградации: мысль столь же остра, как и прежде, и, кроме того, не утрачено стилистическое владение языком; наоборот, книга, несомненно, является одним из прекраснейших произведений немецкой литературы. Многие фрагменты non plus ultra по своему богатству в сочетании с лаконизмом: единственный писатель, отдаленно напоминающий его, – это Гейне, но его быстроногая проза лишена той весомой смысловой нагрузки, которой насыщена прозе Ницше. Чтобы подыскать достойный аналог, придется вовсе выйти за пределы литературы: «Ecce Homo» – это «Симфония Юпитера» немецкой словесности[79].

Глава 14 Переоценка

Переоценка всех ценностей, вот вопросительный знак столь черный, столь огромный, что отбрасывает тень на того, кто его воздвигает…

Ф. Ницше. Сумерки идолов