Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души

O Lebens Mittag! Zweite Jugendzeit!
O Sommergarten!
Unruhig GlЁuck im Stehn und SpКhn und Warten!
Der Freunde harr ich, Tag und Nacht bereit,
Der neuen Freunde! Kommt! ‘s ist Zeit! ‘s ist Zeit!

Dies Lied ist aus – der Sehnsucht sЁusser Schrei

Erstab im Munde:
Ein Zauber tat’s, der Freund zur rechten Stunde,
Der Mittags-Freund – nein! Fragt nicht, wer es sei —
Um Mittag war’s, da wurde Eins zu Zwei…

Nun feiern wir, vereinten Sieg gewiss,

Das Fest der Feste:
Freund Zarathustra kam, der Gast der GКste!
Nun lacht die Welt, der grause Vorhang riss,
Die Hochzeit kam fЁur Licht und Finsternis…

(О жизни полдень! О мой летний сад!

И вновь цветенье!
Стан счастья в созерцанье, предвкушенье!
И день и ночь друзей встречать я рад,
О новый друг! Приди! Уж время! время!

Иссякла песнь – желанья сладкий крик

Застыл в гортани:
То маг содеял в час предугаданный,
Полдневный друг – не суть, каков твой лик —
Один двумя предстал в полдневный миг.

Мы нынче правим общую победу,

Пир всем пирам:
Друг Заратустра здесь, гость всем гостям!
Отринут страшный занавес бесследно,
Ликует мир на свадьбе Тьмы со Светом.)

(ДЗ, Nachgesang, заключительные строки)

Напряженность чувства в стихотворении «Aus hohen Bergen» едва не взламывает метрическую форму и сдерживающие рамки рифмы, прорываясь в белый стих; и действительно, для заключительного поэтического стиля Ницше характерно обилие самых разнообразных организационных принципов, за исключением метра:

Still! —
Von grossen Dingen – ich sehe Grosse! —
soll man schweigen oder gross redden:
rede gross, meine entzЁuckte Weisheit!

Ich sehe hinauf – dort rollen Lichtmeere:

o Nacht, o schweigen, o totenstiller Larm!..
Ich sehe ein Zeichen, – aus fernsten Fernen
sinkt langsam funkelnd ein Sternbild gegen mich…

(Тихо! – / Из больших вещей – я вижу большее! / Должно молчать или великое речь: / реки великое, моя восхитительная мудрость! // Гляжу я вверх – / там катит море света: / о ночь, о немота, о мертвенно-покойный шум!.. / Я вижу знак, – / из дальнего далека / нисходит медленно, мерцая, созвездье предо мной…) («Ruhm und Ewigkeit», 3; ДД, 8)

Zehn Jahre dahin, —
kein Tropfen erreichte mich,
kein feuchter Wind, kein Tau der Liebe
– ein regenloses

Land…Nun bitte ich meine Weisheit,
Nicht geizig zu werden in dieser Durre:
stro me selber u ber, traufle selber Tau;
sei selber Regen der vergilbten Wildnis!..

(Минуло десять лет – / ни одна капля не достигла меня, / ни влажный ветер, ни роса любви / – безводная страна… / Теперь свою молю я мудрость / не быть скупой в той засухе: / сама пролейся, сама стекай росой по каплям; / сама дождем пройди по пожелтевшей пустоши!..) (Из «Von der Armut des Reichsten»; ДД, 9)

Однако это состояние размытости границ между прозой и поэзией – характерная черта позднего периода. Фрагменты высокой, «поэтической» прозы встречаются во всех сочинениях Ницше, например в разделе 292 книги «Человеческое, слишком человеческое»: