Когда Ницше последний раз уезжал из Сильс-Марии, он оставил в своей комнате не только кое-какие книги, но и груду бумаги. Он надеялся вернуться туда будущим летом, но специально предупредил хозяина, некоего Дюриша, что оставленные бумаги – мусор: эти заметки и обрывки более не понадобятся, а потому он просил Дюриша сжечь их, чтобы очистить помещение к его приезду. Жечь их Дюриш не стал; он вынул их из корзины для бумаг, подобрал с пола и сунул в шкаф. Позже, когда туристы приезжали посмотреть на дом, где жил Ницше, и просили что-нибудь на память о философе, он вынимал охапки этих бумаг и приглашал что-нибудь отсюда выбрать. Об этой практике стало известно из рубрики новостей осеннего выпуска «Magazine fu r Literatur» 1893 г. Добрались до Дюриша и задали ему вопрос, что он делал с «рукописями Ницше»; не желая нарываться на неприятности, он мгновенно отослал всю кипу брошенных бумаг Элизабет, которая тут же поместила их в архив. При составлении «Воли к власти» эти бумаги попали в число «рукописей», из которых происходил отбор материала.
В конце 1895 г. Элизабет стала «опекуном» Ницше и владельцем авторских прав. С момента кризиса официальным опекуном была мать, и вполне естественно, что со временем опекунство должно было перейти к сестре; но Элизабет не намеревалась ждать, когда умрет мать и она наконец станет наследницей всех трудов Ницше, стоимость которых постоянно и быстро росла. В декабре 1895 г. она уговорила Франциску подписать передачу ей в собственность архива, трудов и, разумеется, самого Ницше. Она добилась этого обманным путем: из письма Франциски Овербеку от 27-го числа мы узнаем, что ее заверили, будто бы «друзья» ее сына готовы дать на содержание архива 30 000 марок в случае, если официальным опекуном творческого наследия Ницше станет Элизабет. Но даже и тогда Франциска потребовала еще четыре недели отсрочки, прежде чем подписала необходимые бумаги. Позже выяснилось, что деньги были всего лишь
Теперь, когда Элизабет стала полновластной хозяйкой, «дело» Ницше стало набирать обороты. Летом 1896 г. архив был перевезен из Наумбурга в Веймар – мекку немецкой культуры, чарующая сила которого должна была, по расчетам Элизабет, сказаться на сумрачной фигуре брата. Надуманность «дела», за которое она ратовала, теперь была очевидна даже Роде, который, как мы уже убедились, не мог более скрывать своего неприятия. 17 марта 1895 г. он писал Овербеку:
«До сих пор и так было достаточно шума вокруг Ницше. Теперь к этому следует добавить полное собрание (сочинений), написать его биографию, а потом пустить это дело на самотек. О, я сказал
Это было вполне здравое замечание; но прозвучало оно в стране, где здоровье подобного рода уже более не могло оказать существенного влияния на общие настроения. На факты прозаического толка, вроде тех, что высказал Роде, не было времени: жизнь протекала в надеждах и ожиданиях «Нового рейха», в желании внимать его герольдам, и воплощение одного из них вдруг почудилось в Ницше. На поверку «дело» Ницше было лишено содержания. Реально существовало только то уникальное, самобытное, присущее личности Ницше, умершего в первые дни и его философии; а деятельность архива, издание трудов философа помимо него самого были абсолютно безответственны.
3
Франциска Ницше умерла 20 апреля 1897 г. в возрасте 71 года. Семь лет она день и ночь заботилась о сыне, и ее преданность часто становились предметом восторженных отзывов даже при ее жизни. Она наблюдала, как он постепенно погружался в полную апатию, и последние месяцы жизни ее не покидала мучительная тревога о том, что станет с ним, когда ее не будет. Ее труды облегчала горничная Альвина, служившая в доме уже тридцать лет, и именно она приняла на себя заботу ухода за Ницше после кончины его матери.
Элизабет к тому времени уже покинула Наумбург и направлялась с архивом в Веймар, где и утвердилась на вилле Зильберблик, в доме, который арендовала для этой цели одна из швейцарских почитательниц Ницше. После смерти матери сюда попал и сам Ницше, которому отвели комнату на верхнем этаже. Его приезд стал событием в городе; об этом написал проживавший там в это время бывший ученик Ницше, Людвиг фон Шеффлер. Вилла Зильберблик, рассказывает он, была уродливым строением, стоявшим на отшибе и настолько незащищенном от летнего солнца, что в народе этот дом прозвали «Villa Sonnenstich» – вилла «Солнечный удар».
«Однажды мой маленький сын вернулся домой из школы сильно взволнованный, – пишет Шеффлер, – и сказал: «Папа, представляешь? Вон там поселился сумасшедший философ!» [Шеффлер отправился на виллу «Солнечный удар».] Сестра Ницше провела меня в помещение вроде салона. Там, как в церковной дарохранительнице, помещались реликвии ее великого брата: его портреты на стенах, книги, собрания рукописей…»