Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души

Все это время Франциска навещала сына, когда позволяло его состояние, а в середине февраля она сняла в Иене маленький домик, чтобы быть рядом. Единственным ее желанием было забрать его из клиники под свою опеку, но клиника, как могла, сопротивлялась этому, пока наконец не стало понятно, что улучшения ждать не приходится и что матери ничто не угрожало в случае, если она заберет его. Так и поступили, и начиная с 24 марта Ницше жил с ней в Иене, а 13 мая они перебрались в Наумбург – снова на Вайнгартен, 18, откуда Ницше уехал в Пфорташуле мальчиком 14 лет. К тому времени он стал очень спокойным и послушным и следовал за матерью, как дитя, но ему постоянно требовался надзор. Пока кто-то находился с ним рядом, он вел себя совершенно нормально, но что могло произойти, если он уходил один, показывает случай, произошедший в мае, когда он вышел из дому, не дожидаясь матери. Оказавшись на улице, он немедленно привлек внимание активной жестикуляцией и странностью поведения; когда же он начал раздеваться на тротуаре, вызвали полицию, и его забрали в отделение. Вскоре разобрались, кто он такой, и отправили домой в сопровождении полицейского, с которым он весело болтал, – в этом состоянии его и встретила обеспокоенная мать.

В Наумбурге он полностью находился на попечении матери. Она ухаживала за ним с огромной преданностью, вероятно ободренная мыслью, что Господь вернул ей сына. В письме к Овербеку она писала: «Снова и снова моя душа наполняется благодарностью нашему дорогому, доброму Богу за то, что я теперь могу заботиться о своем возлюбленном дитяти». Как-то раз, когда речь зашла о ком-то из умерших, Ницше заметил: «Благословенны те, кто умирают в Боге». Она называет этот случай «религиозным настроением», которым он проникался все больше и больше, и выражает наивное удивление его глубоким знанием Библии. Габриэль Ройтер слышал, что Франциска намеревалась сжечь богохульные сочинения своего сына (очевидно, речь идет об «Антихристианине»), но ее отговорила Элизабет, сказав, что «труд гения принадлежит миру, а не семье». Тем не менее, говорит Габриэль, она гордилась сыновней славой и чистосердечно встала бы на защиту его репутации.

Содержание следующих двух лет – история постепенного угасания, погружения в апатию с редкими вспышками жизненной активности. Надежды на то, что Ницше удастся излечить, с трудом, но безнадежно угасли, и усилия Франциски сводились к тому, чтобы делать его существование как можно счастливее и предотвращать любые нежелательные инциденты, могущие повлечь за собой возвращение в Иену, – такой участи она боялась больше всего. Ее письма к Овербеку, опубликованные в 1937 г. как «Der kranke Nietzsche» («Больной Ницше». – Примеч. пер.), дают нам подробное представление о тех практически лишенных событий годах. 1 октября 1893 г. она записала, что он все еще выглядел здоровым и большую часть времени проводил сидя на веранде; он не производил впечатления страдающего человека и «даже немного шутил и смеялся вместе с нами [имея в виду себя и Элизабет] над своими шутками совершенно естественным образом». На Рождество в тот год он чувствовал себя все еще неплохо, но в марте 1894 г. болезнь усилилась; он шумел и пел часы напролет, хотя, как и ранее, не испытывал страданий или боли, – «кажется, что он вполне доволен собой» (письмо от 29 марта). В том же письме она говорит, что от ежедневных прогулок теперь пришлось отказаться: едва они сворачивают за угол, Ницше спрашивает: «Где наш дом?» – и чувствует себя несчастным, пока не вернется обратно.

На Пасху 1894 г. больного впервые навестил Роде по приглашению Элизабет.

«Я видел несчастного, – писал он Овербеку 27 декабря (посетителям обычно отказывали в свидании с самим Ницше), – он совершенно апатичен, никого не узнает, кроме матери и сестры, раз в месяц с трудом выговаривает одну фразу; телом он высох и ослаб, хотя цвет лица вполне здоровый… Но совершенно ясно, что он более ничего не чувствует – ни счастья, ни несчастья».

К осени он погрузился в состояние полной апатии и едва мог выходить из дому. Гаст, видевший его в октябре, писал Овербеку:

«Ницше целыми днями лежит наверху, одетый в байковый халат. Выглядит он неплохо, очень спокоен и смотрит перед собой с мечтательным и вопросительным выражением… Меня он практически не узнает».

В день пятидесятилетия (15 октября 1894 г.) его навестил Пауль Дойссен:

«Мать ввела его в комнату, я поздравил его с днем рождения, сказал, что ему исполнилось пятьдесят лет, и подарил ему букет цветов. Из всего этого он ничего не понял. Только цветы, похоже, на мгновение привлекли его внимание, а потом и они тоже лежали забытыми».

Последний раз Овербек видел Ницше в один из последних дней сентября 1895 г. Он описывает внешность друга в письме к Роде от 31 декабря: