Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души

Начав работать в Базеле, он обнаружил, что обладает талантом преподавателя и может пробудить у студентов интерес к предмету. Карл Бернулли рассказывает, как в самом начале двадцатого века беседовал с бывшими учениками Ницше – к тому времени, естественно, уже зрелыми людьми. «Когда их спрашиваешь о нем, – говорит Бернулли, – все они единодушно утверждают, что складывалось впечатление, словно они сидели не с педагогом, а у ног живого эфора из античной Греции, пересекшего время, чтобы явиться среди них и поведать о Гомере, Софокле, Платоне и их богах. Он говорил так, словно сам это пережил и исходил из собственных знаний о вещах самоочевидных и по-прежнему абсолютно правомерных, – таково было впечатление, которое он производил на них»[22]. Его устраивало, что студенты читали греческих авторов в немецком переводе, главное, чтобы они читали как можно больше: он был заинтересован не столько в зубрежке греческой грамматики и языка (принимая хорошее их знание как нечто само собой разумеющееся), сколько в знакомстве своих учеников с самим миром античной Греции. Он иногда отступал от намеченного плана, чтобы поговорить о чем-то, казалось бы, не имеющем прямого отношения к теме. Например, он мог неожиданно спросить: «А скажите-ка мне, что такое философ?» – и после того, как прозвучит невразумительный ответ, прочесть спонтанную лекцию на эту тему. Известность получил один эпизод, происшедший в его классе. Он предположил, что на летних каникулах студентам будет интересно прочесть описание щита Ахиллеса в «Илиаде»; в начале следующего семестра он спросил одного из них, прочел ли он это. Студент (имя его не называется) сказал, что прочел, хотя это была неправда. «Хорошо, тогда опишите нам щит Ахиллеса», – сказал Ницше. Воцарилось неловкое молчание, которое он не прерывал в течение десяти минут – времени достаточного, по его мнению, для того, чтобы описать щит Ахиллеса, – при этом он ходил взад-вперед, делая вид, что внимательно слушает. Затем сказал: «Очень хорошо, Х описал нам щит Ахиллеса, можем двигаться дальше».

Те десять лет, что Ницше провел в Базеле, толки постоянно возбуждала его внешность, так как он с повышенным вниманием относился к одежде, временами доходя до щегольства. Бернулли говорит, что, не считая старого статского советника из Бадена, он был в Базеле единственным, кто носил серый цилиндр. Он был немного ниже среднего роста, крепкого сложения, и его юность в некоторой степени скрадывалась усами, уже тогда служившими прекрасным украшением его верхней губы. (На фотографии 1867 г. усы уже in situ (букв. высажены, привиты, проросли – лат.); еще один снимок того же года обнаруживает значительное их увеличение в размерах и плотности – это уже почти те самые знаменитые «усы Ницше» 1880-х. Наиболее показательна фотография 1883 г., где усы перекрывают практически весь рот. На фотографии, относящейся приблизительно к 1890 г. (вместе с матерью), усы Ницше превосходят уже все разумные параметры, аркой огибая рот и почти достигая подбородка.) Людвиг фон Шеффлер, один из его студентов, описал внешность Ницше, когда впервые посетил его в 1875 г.:

«Я не ждал, что профессор бурно ворвется в комнату… как Буркхардт. Я также хорошо знал, что вызывающий тон писателя не всегда созвучен поведению автора как частного лица. Тем не менее, я поразился той скромности, почти смирению, свойственной манере поведения Ницше, когда он вошел. К тому же он был чуть пониже среднего роста… А блестящие очки и пышные усы сообщали его лицу то выражение интеллектуальности, которое часто делает невысоких людей какими-то внушительными. Но при этом вся его личность выражала полное равнодушие к тому, какое внешнее впечатление он мог производить»[23].

Это последнее наблюдение представляется не вполне согласным с заботой Ницше об одежде, которую Шеффлер тоже заметил; но к 1875 г. манера хорошо одеваться стала скорее привычкой, чем сознательным усилием. Шеффлер также подтверждает то, что мы узнаем от других очевидцев: «Тот, кто никогда не слышал голоса Ницше, знает его только наполовину».

Ницше ехал в Базель, готовый к неприязненным отношениям с людьми, с которыми ему предстояло общаться. 10 мая 1869 г. он писал Ричлю: «О жителях Базеля с их аристократическим мещанством много можно писать и еще больше говорить. Это место, предназначенное для излечения от республиканства». Но, поселившись там, он с удовольствием общался с высшими кругами буржуазии, независимо от того, были они филистерами или нет, и быстро стал популярным молодым человеком в довольно закрытом и самодовольном обществе небольшого городка.