Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души

Дионис – это взрывная неуправляемая сила творения; Аполлон – сила, которая им управляет; кто же тогда Сократ? Вот как Ницше описывает его:

«Сократа нужно обозначить как специфического немистика, в ком логическое, путем гипертрофии, развилось в той же мере, в какой инстинктивное развилось в мистике» (РТ, 13).

«[Сократ] тип теоретического человека… он представляется нам первым из тех, кто сумел не только жить, руководствуясь… научным инстинктом, но – что гораздо труднее – и умереть; вот почему образ умирающего Сократа – человека, освободившегося от страха смерти при помощи знания и разума, – это герб над вратами науки, напоминающий нам о миссии науки: заставить существование казаться понятным и потому оправданным. [Сократ] поворотный пункт… в так называемой мировой истории» (РТ, 15).

То, что движет Сократом, вовсе не Аполлон или Дионис, а нечто новое: логика. С этого момента сократовский оптимизм противостоит дионисийскому пессимизму, а философия узурпирует место искусства.

Ницше считал «Рождение трагедии» философской работой и называл ее своей «первой книгой», то есть чем-то отличным от всех тех многочисленных сочинений, которые были написаны им в области филологии, классических исследований и философских размышлений. В этом контексте тот факт, что современная наука подтвердила его прозрения относительно рождения трагедии от Аполлона, обуздавшего Диониса, представляется почти неуместным; в этом они стоят бок о бок с теми современниками Ницше, которые оценили его книгу как эксцентричную и ненаучную. В «Очерке самокритики» Ницше фактически отрекся от нее – и все же многие его прозрения были чрезвычайно ценны и намного опережали время. Из этого факта следует извлечь урок. В философии нельзя сделать правильные выводы на основе ошибочных рассуждений: сами эти рассуждения и есть философия, и если вывод не является их следствием, то вероятность иных доводов, следствием которых такой вывод все же мог бы стать, уже мало кому интересна. Ницше пытается показать, как трагедия родилась из культа Диониса, но ему это не удается: двоица Аполлон – Дионис нежизнеспособна, поскольку происхождение Аполлона не принимается во внимание. Позже Ницше представит Диониса как волю к власти, а Аполлона как сублимацию Диониса (и потому будет использовать имя Диониса для обозначения всей творческой силы, Дионис-плюс-Аполлон), но в «Рождении трагедии» он так и не придет к этому выводу. И хотя вполне справедливо утверждать, как это делает Фрэнсис Корнфорд, что книга была «произведением глубокого художественного прозрения, которое оставило глубоко в тылу усилия науки целого поколения», тем не менее, науке пришлось сначала хорошо потрудиться, прежде чем она смогла вынести подобное суждение о «Рождении трагедии».

Глава 6 Базель и Байрейт

Вагнер был просто одной из моих болезней. Не то чтобы я желал быть неблагодарным этой болезни… Философ не свободен, чтобы обойтись без Вагнера… Я бы понял, что имеет в виду философ, заявляя: «Вагнер подытожил современность. Ничего не поделаешь, сначала нужно побыть вагнерианцем».

Ф. Ницше. Падение Вагнера

1

Пересматривая и подводя итог истории душевной болезни Ницше, Курт Хильдебрандт приходит к следующему заключению: между 1873-м и 1880 гг. Ницше «пережил период невроза, основной причиной которого стал психологический конфликт». Пик болезни пришелся на 1879 г. Течение его внутренней, духовной жизни в первые годы этого периода привело к скрытому обострению болезни в 1876 г., а именно во время его отъезда и последующего возвращения в Байрейт. В целом налицо почти идеальный механизм приобретения невроза: усиление противоречия между глубокой потребностью в независимости и чувство подчиненности Вагнеру; конфликт между миром «свободомыслия», в который постепенно вступал Ницше, и тевтонско-мистическим «байрейтским проектом»; эмоциональная подавленность усугублялась женитьбой его ближайших друзей; постоянно мучившее его нездоровье вынуждало его к уединению и лишало инициативы. Позже Ницше