Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души

С точки зрения философии Ницше в очерке есть один важнейший элемент, который является мостиком между его ранними произведениями и книгой «Человеческое, слишком человеческое»: объяснение творческой энергии Вагнера его волей к власти. В «Размышлении» об истории он уже предположил, что тот процесс, который там назван «упорядочением хаоса» и посредством которого греки стали единой и живой культурой, может также работать и в каждой отдельной личности как разновидность состояния, характерного конфликтующими побуждениями и эмоциями. В ретроспективе видно, что Ницше уже приблизился к концепции жажды власти как ведущей идее государства и личности, но эта концепция была еще затушевана аполлоно-дионисийским дуализмом. В очерке «Рихард Вагнер в Байрейте» он уже смотрит на вещи иначе: он уже повидал Вагнера крупным планом и был готов дерзнуть на психологический анализ его развития. С Вагнером к нему пришла и идея воли к власти, трансформированная в художественном творчестве не как отдаленное и полуметафорическое явление, а как реальное воплощение:

«Когда ведущая идея его (Вагнера) жизни – идея, что ни с чем не сопоставимого влияния… можно достичь через театр – овладела им, она привела все его существо в самое неистовое возбуждение… Эта идея впервые появилась… как выражение его скрытой личной воли, ненасытно жаждущей власти и славы. Влияние, несравнимое влияние – как? над кем? – с той поры стало вопросом и запросом, неотступно занимающим его голову и сердце. Он хотел покорять и править, как ни один художник до него, и при возможности достичь единым ударом того тиранического всемогущества, к которому тайно взывали его инстинкты» (№V, 8).

В результате Вагнер стал гением театра и не остановился до тех пор, пока не создал целый маленький мир, где его слово было законом.

Ницше нигде не высказывался осуждающе по поводу такого источника искусства Вагнера, считая это чем-то недостойным, ведь свою страсть к власти Вагнер направил в чисто идеальное русло. История девятнадцатого века была бы совершенно иной, если бы Вагнер добивался власти через политику или армию: в нем были задатки второго Наполеона – что представляло великую ценность для Ницше-психолога.

Глава 7 Сорренто и конец Базеля

…Именно в годы моей наименьшей жизнестойкости я перестал быть пессимистом: инстинкт самоисцеления запретил мне философию скудости и подавленности.

Ф. Ницше. Ecce Homo

1

К осени 1876 г. разрыв с Вагнером стал уже практически свершившимся фактом. Ницше виделся с ним еще однажды: в Сорренто в ноябре предыдущего года. Это была случайная встреча. 27 августа Ницше уехал из Байрейта, покинув Вагнера в обществе Рее, с которым у него установились тесные дружеские отношения. (Поскольку Рее был евреем, в Ванфриде возражали против этих отношений.) Состояние его здоровья ясно указывало на невозможность сразу снова приступать к работе; он подал прошение об отпуске по болезни и 15 октября был освобожден от всех обязанностей сроком на год. Не дожидаясь положительного решения, они с Рее 1 октября отправились на небольшой минеральный курорт Бекс в кантоне Ваадт, где пробыли до 20-го числа: к этому времени здоровье Ницше вошло в устойчивый ритмический цикл ухудшений и улучшений, продолжавшийся до конца его жизни. К концу их пребывания в Бексе к ним присоединился молодой романист Альберт Бреннер, и уже втроем 20 октября они направились в Геную, а оттуда на пароходе в Неаполь. Там они встретились с Мальвидой, и она повезла их на виллу, которую снимала близ Сорренто, – виллу Рубиначчи, где они прожили до будущей весны.

Воспоминания Мальвиды о ее полной приключений жизни можно прочесть в «Мемуарах идеалиста». К 1872 г., когда Ницше познакомился с ней в Байрейте, она уже стала чем-то вроде всеобщей тетушки для молодого поколения немецких писателей и художников. У нее был колоссальный круг общения, в большинстве своем состоящий из людей, которым она так или иначе когда-то помогла, и было вполне закономерно, что она предложила трем молодым людям[38] поработать и отдохнуть у нее в течение зимних месяцев. Вилла была расположена на побережье в пятнадцати минутах ходьбы от Сорренто, откуда через пространство морского залива открывался вид на Неаполь и Везувий. «Мы живем… в квартале, где сплошь одни сады и виллы и садовые домики, – писал своей семье Бреннер. – Весь квартал похож на монастырь». Позже сам Ницше писал Р. фон Зейдлицу, одному знакомому писателю и художнику: «Мы жили вместе в одном доме, и, более того, у всех были общие высшие интересы: это было что-то вроде монастыря для свободных духом». «Светский монастырь», о котором они когда-то мечтали с Роде, на короткое время воплотился в реальность.