Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души

«Все живое проследил я; я прошел великими и малыми путями, чтобы познать его природу… Где бы ни находил я живые существа, там же я слышал язык послушания. Все живые существа суть существа подчиняющиеся. И второе: тот, кто не умеет подчиняться себе, будет подчиняться велениям других… И третье слышал я: что повелевать сложнее, чем подчиняться… Попыткой и дерзновением казалось мне всякое приказание: и живое существо всегда рискует, повелевая. Да, даже когда он повелевает собою: должен он также искупить свое веление. Ему суждено стать судьею, и мстителем, и жертвой собственного закона. Как же это случилось? – так спрашивал я себя. Что заставляет живые существа повиноваться и повелевать и, даже повелевая, повиноваться? …Где бы ни встречал я живые существа, там же находил я и волю к власти; и даже в воле слуги находил я волю быть господином. Воля слабого убеждает его служить тому, кто сильнее; и все же его воля желает быть господином над теми, кто еще слабее: лишь от этой единственной радости он не волен отказаться. И как меньший отдает себя большему, так, чтобы радоваться и властвовать над наислабейшим, так и сильнейший покоряется и ради воли к власти ставит на карту – жизнь… И там, где жертвоприношение и служба и любящие взоры, там также и воля быть господином. Там слабый тайными путями пробирается в замок и в самое сердце сильнейшего – и крадет власть. Жизнь поведала мне тайну. «Смотри, – сказала она, – я то, что должно снова и снова преодолевать себя. Конечно, вы называете это волей к творению или стремлением к цели, более высокому, далекому, более сложному: но все это одна единая тайна. Я лучше погибну, чем отрекусь от этого: и, воистину, где гибель и опадание листьев, там – вглядись! – жизнь жертвует собой – во имя власти! …Также и ты, ты, познающий человек, всего только тропа и след моей воли: воистину, моя воля к власти ступает в ногу с твоей волей к истине!.. Лишь там, где есть жизнь, есть воля: не воля к жизни, но… воля к власти! Живое существо многое ценит выше, нежели саму жизнь; но в самой этой оценке говорит – воля к власти!» Так некогда научила меня жизнь: и с этой наукой я разрешил загадку ваших сердец, ваших, мудрейшие… Своими ценностями и вероучением о добре и зле вы осуществляете власть, вы, оценщики ценностей… Но еще более могучая власть и преодоление вырастает из ваших ценностей… И тот, кому суждено быть созидателем добра и зла, воистину, должен вначале быть разрушителем и взламывать ценности. Так величайшее зло принадлежит величайшему благу…» (З, II, 12).

Чтобы понять, насколько органично эта теория является продолжением более ранних опытов Ницше, нужно вспомнить, что он писал о подчинении и господстве, о самопожертвовании ради власти, о взаимозависимости добра и зла:

«Те способности, которые представляются ужасными и считаются антигуманными, на самом деле, возможно, и есть та плодотворная почва, на которой единственно и может произрасти все гуманное в побуждении, действии и деянии» («Состязание Гомера»).

«[Добродетельный человек] всегда восстает против слепой воли фактов, против тирании происходящего и подчиняет себя законам, которые не являются законами исторического потока… либо борясь со своими страстями, как ближайшими брутальными проявлениями своего существования, либо посвящая себя целомудрию» (НИ, 8).

«От св. Луки 18: 14, исправленное. Унижающий себя желает возвыситься» (ЧС, 87).

«Существует вызов самому себе, утонченным проявлением которого являются многие формы аскетизма» (ЧС, 137).

«Когда человек ощущает чувство власти, он ощущает и называет себя благом…» (Р, 189).

«…Философия была чем-то вроде возвышенной борьбы за тираническое господство духа» (Р, 547).

«…Тот аспект силы, который использует гения не для труда, а для самого себя как объекта труда; то есть, для обуздания самого себя…» (Р, 548).

«…Оценка и иерархия рангов человеческих побуждений и действий… всегда является выражением потребностей сообщества и стада» (ВН, 116).

«Самые сильные и самые злые души до сих пор продвигали человечество более всех… злые побуждения столь же полезны, необходимы и спасительны для видов, сколь и добрые» (ВН, 4).

С позиций воли к власти Ницше теперь смог увидеть в борьбе за выживание дарвиновского учения особый случай борьбы за господство: