«Желание сохранить себя есть выражение состояния бедствия, нехватки поистине главного побуждения к жизни, которое стремится к
«Физиологам следует вновь задуматься, прежде чем выдвигать инстинкт самосохранения в качестве кардинального стимула органического существа. Живая особь хочет прежде всего
Теперь он может попытаться объяснить то, что отказывался объяснять раскритикованный им некогда Давид Штраус: происхождение «хороших» качеств из «злых» в том мире, каким он оказался после Дарвина.
«Хорошие» качества суть сублимированная, утонченная страсть, а страсть теперь следует понимать как волю к власти:
«Когда-то у тебя были страсти, и ты называл их злом. Но теперь у тебя есть только добродетели: они выросли из твоих страстей… Когда-то были свирепые псы у тебя в подвалах: но, в конце концов, они превратились в птиц и сладостных певцов. Из своих ядов ты приготовил себе бальзам; ты подоил свою корову – бедствия, – теперь ты пьешь сладкое молоко ее вымени» (З, I, 5).
Чтобы стала возможна добродетель, необходимо дать волю «злым» страстям, ибо они являются единственным источником добродетелей, единственной движущей силой. Отсюда враждебность Ницше по отношению к тем, кто искореняет страсти, поскольку такие представляют опасность: он не отрицает, что воля к власти опасна, но ее следует контролировать, «сублимировать», а не ослаблять и не уничтожать:
«Недостаточно того, что молния более не причиняет зла. Я не хочу устранять ее: ее следует обучить – работать на
Вот почему он осуждает слабость, как бы она ни маскировалась – например, как «умеренность»:
«Не ваш грех, но ваша умеренность вопиет к небу, ваше убожество в грехе вопиет к небу!» (З, I, предисловие, 3).
Большое зло даже предпочтительнее слабости, ибо оно дает почву надежде: где великое преступление, там и великая энергия, великая воля к власти, следовательно, возможность «самопреодоления». Ницше совершенно недоступен пониманию до тех пор, пока не придет понимание того, что преодоление
Сверхчеловеком является тот, кто достигает в себе того, что однажды достигли нации, когда поднимали себя над уровнем стад:
«Можешь ли ты обеспечить себе свои добро и зло и повесить над собою собственную волю как закон? Можешь ли ты быть сам себе судьей и мстителем закона?..
Самым злейшим врагом, какого ты можешь повстречать, всегда будешь ты сам; ты залег в ожидании самого себя в пещерах и лесах» (З, I, 17).