Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

Повсюду возникают приметы нового времени, которые находят свое отображение в литературе 1920-х – 1930-х годов, будь-то ЗАГЭС, Земо-Авчальская гидроэлектростанция в «12 стульях» («Стекло, вода и электричество сверкали различными огнями…») или суперсовременная больница в «Мастере и Маргарите». Я уже не говорю о таких знаковых литературных произведениях эпохи, как «Время, вперед» В. Катаева или «Гидроцентраль» М. Шагинян. Страна была поставлена на дыбы: «Великий комбинатор провел пятнадцать ночей в разных поездах, переезжая из города в город, потому что номеров нигде не было. В одном месте воздвигали домну, в другом – холодильник, в третьем – цинковый завод. Все было переполнено деловыми людьми». Обратите внимание – «деловыми людьми», почти «бизнесменами».

Но, что очень важно и что отличало социалистический плановый подход к индустриализации от дикого капитализма: среди котлованов одновременно возникали клубы и школы. И. Эренбург: «В 1932 году в Кузнецке еще нельзя было сделать шага, чтобы не попасть в яму, но уже пылали первые домны, и в литературном объединении юноши спорили, кто писал лучше – Маяковский или Есенин… Рая, о котором тогда мечтали молодые, они не увидели; но десять лет спустя домны Кузнецка позволили Красной Армии спасти Родину и мир от расистских изуверов» (29). Одной из важнейших задач страны стало создание и нового образованного человека для нужд строя.

Каждый строй или государство должно иметь свою преданную и тесно сплоченную элиту. Естественно, не доверяя старым кадрам и осуществляя культурную революцию, большевики планомерно воспитывали преданных своей идее молодых сторонников. Такие партийные деятели как Косиор и Хатаевич считали, что необходимо воспитать новое поколение свободным от обязательств перед «старой» моралью. И взрастили – на свою голову – для специфических потреб режима; они же упомянутых партийных деятелей и расстреляли[164]. Но Империи нужны не только палачи, но и инженеры, и архитекторы, и даже писатели.

Самым подходящим для быстрой модернизации общества оказалось то, что было самым труднодоступным для народа в прошлом, а именно образование и культура. Оказалось, гораздо легче дать людям хорошее образование и открыть им доступ к вершинам культуры, нежели предложить приличное жилье, одежду, пищу. Доступ к образованию и культуре стал элементарной компенсацией за бытовое убожество. Кроме того, поняв, как трудно вести большую войну (которую ожидали все) при недисциплинированном населении, государство оценило важность порядка, которым отличалась дореволюционная классическая гимназия. Характерно, что при Сталине образование со старших классов (в восьмом, девятом и десятом) было платным – и отношение к такому образованию было более ответственное. Большинство же людей, закончив седьмой класс, шли работать, но путь к дальнейшему получению образования им оставался открыт – рабочую молодежь в вузы направляли учиться как предприятия, так и партийные и комсомольские организации.

По сути, культурная революция началась сразу после прихода большевиков к власти. Битва с неграмотностью, беспризорностью, борьба за изменение менталитета громадной крестьянской страны – сверхзадача, которая объединяла как представителей старой интеллигенции, так и радикальных большевиков. Пожалуй, именно здесь мы можем наблюдать общественный консенсус. Бердяев был неправ, когда писал, что «ненормальным, болезненным является то, что приобщение мacc к цивилизации происходит при совершенном разгроме старой русской интеллигенции» (30). Да, интеллигенция была преизрядно потрепана в пробужденной ею революции и Гражданской войне, деморализована и во многом оттеснена от руководства процессами, но именно в вопросе культурной революции между властью и интеллигенцией существовало согласие, и интеллигенция вполне могла найти себя в новом государстве, делясь своими знаниями с народом.