Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

Следует помнить, что в то время молодое государство находилось в абсолютном одиночестве. Советский Союз рассматривался либо как белое пятно на карте мира, либо возможный объект завоевания для эксплуатации природных ресурсов. Идея крестового похода на коммунистический Восток была весьма привлекательна для Запада. Об этом в открытую рассуждали и набиравшие силу немецкие национал-социалисты, и римский папа, и английское правительство, и многочисленная русская эмиграция. И. Эренбург: «Фашизм вмешался в нашу жизнь задолго до 1941 года. На Западе шла лихорадочная подготовка к походу на Советский Союз; и первыми окопами были котлованы новостроек» (39). Индустриализация напрямую связана с усилением обороноспособности только что проигравшей Первую мировую войну аграрной страны, а значит, и удержанием у власти новой элиты. Причем, мобилизационные усилия касались не просто строительства, но и изменения самого уклада жизни. Например, призвали учиться управлять трактором 100 тысяч девушек, чтобы в случае войны такое же количество трактористов-мужчин можно было высвободить для управления танками.

А. Микоян: «1928–1930 гг. были временем развернутой индустриализации страны. И тогда мы вывозили много продуктов питания, в которых сами нуждались: сибирское масло, яйца, бекон, и много других видов продуктов, а также такое сельскохозяйственное сырье, как лен, конопля и др… Главным же было, что у нас не производились необходимые машины для промышленности» (40). Список тогдашних дефицитных промтоваров бесконечен: почтовые конверты, ножницы, мыло, иголки и нитки, чулки, бумага, пуговицы, пелёнки, пишущие машинки, консервные ключи, галоши, простыни и т. д. Появляется коронное советское слово «дефицит». Бендер не может продать астролябию, потому что «делегации домашних хозяек больше интересовались дефицитными товарами и толпились у мануфактурных палаток». Тогда же складывается система добычи необходимого по знакомству – «по блату». Ильф и Петров, разоблачая систему таких договоренностей между имеющими «блат» людьми, грозили со страниц «Правды» в январе 1933 года: «Столь любимый ими блат приведет их в те же самые камеры, откуда вышло это воровское, циничное, антисоветское выражение». Но проклятия мало что меняли.

Ликвидировать дефицит за счет импорта не представлялось возможным – товаров на экспорт разоренный Советский Союз имел очень мало: пушнина, икра, какое-то количество хлеба… Выход – закольцевать производственный цикл внутри страны[30], но опять-таки для начала нужно создать отечественное машиностроение, а для того, хотя бы на начальном этапе, требовалось закупать импортное оборудование.

К слову сказать, Сталин не первый, кто сделал попытку отмежеваться от глобального рынка со времен золотого рубля С. Витте, мешавшего накапливать национальное богатство. Еще до прихода к власти большевиков, министр-председатель Временного правительства А. Керенский обнародовал собственную программу отключения от мировой экономики. Среди предлагаемых мер – прекращение конвертации рубля, запрет на вывоз валюты за границу[31], отмена коммерческой и банковской тайны. Как видим, весьма схоже на то, что со временем сделали коммунисты. Но большевики опирались на то, что так и не смогло подчинить своей воле Временное правительство – беспрецедентный народный подъем.

Слово «энтузиазм» сегодня обесценилось, но именно энтузиазм вдохновлял людей на ежедневные подвиги. А. Солженицын изумляется этим тектоническим сдвигам в сознании, заставлявшим людей создавать невыполнимое: «Парадоксально, что большинство шло вполне искренно, загипнотизировано, охотно дав себя загипнотизировать. Процесс облегчался, увернялся захваченностью подрастающей интеллигентской молодежи» (41). Однако Давид Самойлов, один из той самой поросли, говорит не о «гипнозе», но о сознательном выборе поколения: «Гражданственность, по нашему убеждению, состояла в служении политическим задачам, в целесообразность которых мы верили… Мы были уверенны в справедливости революции, ее исторической неизбежности в России. Мы были убеждены, что беспощадность есть главный метод революционного действия… Мы стремились жить не ради настоящего, а ради светлого будущего, ради будущего счастья. А оно, учили нас, может осуществиться только путем жертв, страданий, самоотречения нынешних поколений. Никто из нас не был аскетом или фанатиком, но культ страдания и самоотречения глубоко сидел в наших умах» (42).