Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

Комсомольцы, охваченные энтузиазмом, отправлялись на Магнитку или в Кузнецк; они верили, если построить заводы-гиганты, то на земле будет рай. Темпы индустриализации были небывало высокими: с 1928 по 1941 год было возведено около 9 тысяч крупных промышленных предприятий. Даже в мелочах, на уровне словесного ряда проявлялось особое отношение людей к грандиозному преображению страны. И. Эренбург: «Многие рабочие относились к заводам любовно; они звали домну “Домной Ивановной”, мартеновскую печь – “дядей Мартыном”» (43). Леонид Утесов: «Надо помнить, что это был конец двадцатых годов, начало первой пятилетки, начало коллективизации. Понятие “коллектив” было знаменем времени. А коллектив и энтузиазм – нерасторжимы» (44).

Конечно, среди строителей попадались разные люди. Приезжали циники, авантюристы, «летуны» (вспомним инженера Талмудовского, кочующего по страницам «Золотого теленка»), которые носились по стране в поисках «длинного рубля». Если одних подгоняли высокие чувства, то другие напрягались в надежде получить килограмм сахара или отрез на брюки. Вчерашние крестьяне с трудом привыкали к машинам: если какой-нибудь рычаг отказывал, они сердились, как на упрямую лошадь, и своим неумением часто портили машины. Страна пришла в движение, влекомая политической волей большевиков. И многих они тащили насильно.

«Снова я увидел узловые станции, забитые людьми с пожитками; шло великое переселение. Орловские или пензенские крестьяне бросали деревни и пробивались на восток: им говорили, что там дают хлеб, воблу, даже сахар, – вспоминает Илья Эренбург. – Я увидел эшелоны спецпереселенцев – это были раскулаченные, их везли в Сибирь; они походили на погорельцев. Плакали грудные дети, у матерей не было молока. Везли также подмосковных огородников, мелких спекулянтов с Сухаревки, сектантов, растратчиков» (45). Вслед за индустриализацией шла сплошная коллективизация крестьянских хозяйств.

V

Запас прочности, данный стране предыдущим временем, подходил к концу. М. Кольцов в одном из своих фельетонов 1929 года описывает картину тотальной бесхозяйственности на периферии: «…Ораторы не спорили. Они лишь дополняли. Вносили отдельные детали.

Деталь: исполком продал частникам дома, заселенные рабочими, и зимой выгнал рабочих на улицу.

Деталь: исполком получил семь тысяч бревен для дорожных мостов. Оставил их лежать без присмотра, и бревна сгорели.

Деталь: у одного исполкомовского милиционера участок тянется 250 километров по линии железной дороги. Когда милиционеру надо прогуляться по участку, он садится зайцем в поезд, из поезда его гонят в шею, и он не знает, что делать, денег на билет не отпускают.

Деталь: школьная сеть работает отвратительно, нет ни учителей, ни пособий.

Деталь: райисполком совершенно не интересуется работой сельсоветов. Председатели пьянствуют и хулиганят, граждане боятся входить в советы, чтобы их там не побили.

Деталь: исполком ничего не сделал, чтобы получить семенную ссуду для района.

Деталь: все комиссии и секции никакой работы не ведут, существуют только на бумаге.

Деталь: на селе идет ожесточеннейшая классовая борьба, дикая эксплуатация батраков, ни к чему этому исполком никакого касательства не имеет» (47).

Ежедневно такие бракованные «детальки» уродовали жизнь обычных людей. Собрать из них полноценный эффективный государственный механизм не представлялось возможным не только большевикам, но и многим поколениям отечественных реформаторов, от Петра Великого до Петра Столыпина, которые волей-неволей начинали винить свой ленивый и глупый народ. А держалось эта абсолютно чуждая развитому обществу система на десятках миллионов крестьян, равно не приемлющих и капиталистический идол частной собственности, и тотальное коммунистическое обобществление. Переброшенные волею судеб в город на грандиозные стройки коммунизма, они своих привычек не забывали, да еще и чужие плохие приобретали. Очевидец рассказывает, как на строительстве новых корпусов харьковского завода ХЭМЗ, дабы предотвратить массовое воровство ложек из столовой, на каждую из них нанесли гравировку «Похищено на фабрике-кухне ХЭМЗ» (48). Значит, имелась воспитательная необходимость предупреждать!

Вопрос, насколько справедливо поступили с ними большевики, есть вопрос признания справедливости социалистической системы. Этот вопрос задают все исследователи. Возьмем, к примеру, С. Кара-Мурзу: «Был ли иной, более мягкий, эволюционный путь? В 1989 г. было проведено экономическое моделирование варианта продолжения НЭПа в 30-е годы. Оно показало, что в этом случае не только не было возможности поднять обороноспособность СССР, но и что годовой прирост валового продукта опустился бы ниже прироста населения, ибо демографическая ситуация в то время еще отличалась высокой рождаемостью. Началось бы обеднение населения и страна неуклонно шла бы к социальному взрыву» (49). То есть, систему, считает он, ломать пришлось бы по-любому. Но почему-то данных, кто и когда моделировал ситуацию, С. Кара-Мурза не приводит.