В битком набитых камерах нельзя было даже лечь. Горели жарко ослепляющие пятисотваттные лампы, и камеры были натоплены во все времена года. Но каждого, кто соглашался отдать «утаенное» золото, немедленно отпускали и утешали: в анкетах на вопрос «был ли под судом и следствием», он может отвечать «нет», так как все, что с ним происходило – не арест, а лишь «временное административное задержание». «Нашего соседа, немолодого бухгалтера, который до революции работал в банке, „задерживали“ трижды или четырежды, – свидетельствует Лев Копелев. – Каждый раз его выкупали жена и родственники, приносившие золотые монеты. И каждый раз он встречал в камере знакомых, которых тоже вновь и вновь забирали, чтобы „выкачивать золотишко“» (51).
Выколоченные таким варварским образом валюта и драгоценности шли на закупку оборудования для заводов, финансирование мирового революционного движения (что считалось приоритетом внешней политики и гарантией безопасности СССР), кое-что прилипало к рукам партийных бонз, курировавших внешнюю торговлю и Коминтерн.
Пафосный финал превращения сокровищ в Дом Культуры в «12 стульях» вряд ли соответствует действительности:
VI
Странной мне представляется идея, будто среди тогдашних правителей СССР таились не только «враги народа», но и его «друзья». Современные историки рассуждают, дескать, победили бы И. Сталина Л. Троцкий (или Н. Бухарин) и пошла бы история по другим рельсам, вспоминают пресловутое «Завещание Ленина», рассуждают – был или нет «заговор маршалов», а если бы, да кабы… Но движение истории обусловлено, в первую очередь, экономическими реалиями, экономическая целесообразность чаще иной диктует принятие решений, либо наказывает за наплевательское к ней отношение.
Скажем, один из кумиров западной революционной интеллигенции Лев Давидович Троцкий уж точно меньше всего рассуждал экономическими теориями. Л. Троцкий уже после высылки из СССР считал главным грехом Сталина даже не террор, а перевод всего хозяйства СССР на денежный расчет. Ведь его, Троцкого, «трудовые армии» подразумевали просто рабский труд на благо мировой революции безо всякой оплаты. Недаром сама возможность прихода к власти этого «демона революции» вызывала ужас у всех нормальных людей, кроме крайне левых большевиков, которые продолжали сопротивление сталинистам и после высылки Троцкого (происходили демонстрации оппозиции, распространялась подпольная литература). Нелегальные брошюры и листовки, подписанные «большевики-ленинцы (оппозиция)», доказывали, что именно Троцкий, Пятаков, Смилга, Преображенский зовут партию на правильный путь. А Сталин и Рыков, соответственно, потакают кулакам, нэпманам и бюрократам. И среди горячей, революционно настроенной молодежи 1920-х годов оппозиционеры имели значительную поддержку. А какие шкодные песни пели на сходках:
«По существу, тот же азарт, с которым немного раньше мы придумывали пионерские военные игры, играли в „казаков и разбойников“», – признает Лев Копелев[32]
. Не здесь ли истоки революционной романтики, с которой выжившие после полосы репрессий и их наследники набросились на советский строй после смерти Сталина?