Фронтовой дневник (1942–1945)

Мы с тобой не первый год встречались,
Много весен улыбалось нам.
Было грустно – мы с тобой скучали.
Радостно – делили пополам.
Ничего, что ты придешь усталый,
И на лбу морщинка залегла.
Я тебя, родного, ожидала,
Много слов горячих сберегла.
Пусть дни проходят, идет за годом год.
И если минута грустная придет,
Я подойду, в глаза тебе взгляну
И спрошу: «Ты помнишь ли первую весну,
Тот ясный вечер и обрыв к реке
И чью-то песню за Волгой вдалеке?»
Мы эту радость годами не сожгли.
Мы эту песню в сердце сберегли.
И тебя по-прежнему люблю я,
Так люблю, что ты не знаешь сам.
Но тебя немножечко ревную
К совещаньям, книгам и друзьям.
Ты по-прежнему неутомимый,
И виски покрылись сединой,
И гордишься ты своей любимой,
И гордишься сыном и семьей.
Пусть дни проходят…

Кончается словами из Есенина:

Мы эту песню в сердце сберегли.
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного некрасив?
Не смотря в глаза, от страсти млеешь,
Руки мне на плечи положив.
Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала,
Сколько знала рук и сколько губ.
Знаю я, они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня.
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.
И теперь, полузакрывши очи,
Думаешь о ком-нибудь другом,
Ведь и я люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем, голубом.
Мы теперь пойдем своей дорогой
Развевать нерадостные дни.
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани321

.

26 декабря 1944 г.

Серое небо роняло снежинки. Легкие, как пух, они кружились в безветренном воздухе, ложились на сосны и песчаную землю. Под разлапистой сосной золотистая белка с пушистым хвостом разгрызала сосновые шишки. Увидев меня, она повела черноватыми ушами, взмахнула хвостом и быстро побежала по стволу вверх. Она сидела на суку и подозрительно глядела на меня. Я снял с плеча карабин, как можно тише зарядил и, приложившись, выстрелил. Белка взлетела вверх, а затем, цепляясь за ветви, полетела вниз и упала на землю. Я ранил ее в заднюю ногу, отбив часть ступни. Но когда я стал гнаться за белкой, желая поймать ее, она стала перебегать от дерева к дереву, а затем вновь полезла на самую вершину дерева. Выбрав удобный момент, я выстрелил вновь. Пуля попала в ствол дерева рядом с белкой, и она, вероятно, от испуга вновь полетела, перескочив на другой сук. Я выстрелил в третий раз. Это был бронебойно-зажигательный патрон. Я попал в область груди. Вспыхнувшую пламенем белку подбросило вверх, а затем она, безжизненная, с ветки на ветку упала на землю. Белку почти разорвало надвое. Вся грудь ее была разворочена, и я несколько мгновений наблюдал, как в оголенной груди билось ее сердце.

В сущности, мне было жаль убитого мною красивого зверька. Я взял останки белки и повесил на суку сосны, полюбовавшись некоторое время ее пушистым хвостом и заячьей головой ее, с остренькими ушками, покрытыми бархатистой длинной черной шерсткой на самых кончиках.

Я набрел на белку случайно, идя в гости к литовцу по лесной дороге. В гостях я был недолго. С литовцем мы выпили четвертину водки, закусили жареной свининой. Я, кроме этого, выпил еще 3 стакана молока и вскоре ушел домой.

Ребята уже выпили и пели песни.

Пока я ходил, они променяли 3 кастрюли за 1 литр самогону, кусок сала и кольцо колбасы.