Фронтовой дневник (1942–1945)

Сегодня мою винтовку и 30 штук патронов принесла девушка Настенька, с которой я несколько раз болтал по телефону, но ни разу не видел ее. Она оказалась маленькой шатенкой с розовыми щеками и симпатичной мушкой над левой стороной верхней губы. У нее карие глаза с огоньком, ровные белые зубы, несколько надтреснутый своеобразный голос. Ей двадцатый год. Она окончила десятилетку. В армии 2 года. Уже она, конечно, хорошо знает мужчин. Как и других ребят, она и меня пригласила к себе ночевать. Кстати, ребята уже 3 раза ночевали там, но ни разу не познали этих вольных на язык девушек.

Проводив вчера девушек, мы некоторое время болтали с Митей и Борзихиным. Борзихин лег спать, а я стал болтать по телефону с Ник. Солдатовым, который на «Шомполе». Я не совсем мирно отзывался о комвзводе и говорил с матом о разных вещах, когда услышал голос комвзвода. Он сказал, что слушает меня уже целый час от Суворова. После этого я тоже лег спать.

Сегодня у всех побаливала голова. Борзихин рано утром уехал совсем. Семен и Митя весь день были на линии. Прошли 30 км и повреждения не нашли. Завтра снова придется идти. Я ходил с банкой за водой. На это уходит полтора часа.

С вечера и до 4 часов утра рассказывал мне Борзихин занимательные эпизоды из своей жизни. Часть этого рассказа привожу вкратце:

«Когда умирал мой отец, он оставил мне три завета: 1) никогда ночью не ходи один, 2) не доверяй своей лошади в чужие руки, 3) как бы ты хорошо ни жил со своею женой, никогда не отпускай ее одну, если с нею не можешь пойти сам. Будешь выполнять эти заветы, – сказал отец, умирая, – будешь жить хорошо и счастливо.

Я эти заветы нарушил, и жизнь моя постепенно стала тяжелой.

С молодой женой мы встречали первую пасху. Надо было нести ее святить. Я до этого времени не участвовал в этом деле. Сговорились с товарищем, что пойдем вместе. Я зашел к нему. Мне показалось, что он долго собирался, и я пошел сам. На меня напала собачья свадьба. Пасху мою растерзали и уволокли узел. На мне разорвали новые суконные брюки, вываляли меня в грязи и искусали ноги и руки. Я добрался домой без пасхи и весь израненный.

Я молотил, а ко мне пришел просить лошадь перевезти снопы брат жены. Мне не хотелось давать лошадь, но сам я поехать не мог, т. к. молотил. Пришлось дать. Вскоре пошел дождь – гроза. Молотьбу пришлось отставить. Я пошел посмотреть на свою лошадь. По скользкой и грязной дороге брат жены вез снопы на двух телегах. Моя лошадь была запряжена в первый воз и с грузом вытягивала его на горку. И вытянула. Тогда брат жены оставил ее отдыхать, а сам пошел с женой помогать своей лошади, которая не могла осилить подъема. Им ничего не удалось сделать, и брат жены перепряг в свою телегу мою лошадь, которая было совсем вывезла и этот воз, но поскользнулась, упала. Ей помогли, поддержали воз. Она передохнула минуты две, поднатужилась и вывезла воз. Она была у меня хорошая кобылка. Когда брат жены отпряг ее, она стала кататься и сделала выкидыш. Брат жены дал ей отдохнуть, вытер и запряг. Они поехали. А жеребенка он бросил в лесах. Я был в лесочке и наблюдал. Жеребенок был уже порядочный, можно было различить ноги, и он уже был в шерсти. Я взял его в мешок и подвесил в сарае. А лошадь мне привел брат жены уже поздно вечером. Чтобы я ни о чем не догадался.

Я опять припомнил завет отца. Как раз в это время выдавали замуж сестру моей жены. Жена умела шить, и ее попросили кое-что пошить невесте. Я отпустил ее, хотя у нас был грудной ребенок. Ребенка она взяла с собой и не являлась домой три дня. За мной много раз приезжали, чтобы и я ехал на свадьбу, но я торопился кончить молотьбу. На третий день, уже с некоторым беспокойством за жену, я отправился на свадьбу. Я не пошел сразу в избу, где веселились, а стал смотреть в окно. Я увидел, что жена танцует с одним молодым мужиком Адронькой. Потом жена шушукалась с ним. Я почувствовал недоброе. Потом я увидел, что она взяла ребенка и вышла. За нею пошел Адронька. Дело было вечером. Я тайком следил за ними. Они пошли в сарай, ребенка положили на сени, недалеко от входа, а сами завалились в угол, и я услышал, что у них началось.

Тогда я взял ребенка и тихонько унес его домой, никому не показываясь.