Сегодня я видел во сне какую-то школу, куда меня назначили работать. Был в театре школьной самодеятельности, где учащиеся инсценировали что-то из Пушкина и читали его стихи. Потом ночью я искал этот театр снова (после антракта). Исходил десятки улиц и не мог его найти. Наконец, на рассвете мне показали его. Это был очень неприветливый скотский сарай, где была солома и следы недавнего пребывания животных.
Потом снилось мне, что я был в бане и остался без белья голым (все украли), а мне нужно было прямо из бани спешно на автомобиле ехать на другую точку.
Я не помню, как я поехал. То ли прикрывшись плащ-палаткой, то ли в нижнем белье, которое дал мне Вахтеров.
Припоминаю, что это не баня, а курортная водолечебница. Когда я мылся голый, туда вошла и легла на скамейку голая жена Симы Левченко355
– Галина Мицкевич. Я видел, что она, заметив мою наготу, да еще почему-то стриженое известное место, стала по-женски спрашивать, как это бывает в порыве совокупления. Я догадывался, что она кончила, глядя на меня.А в самом деле в это время спящий рядом со мною Федоров тоже вздрагивал, видя какой-нибудь эротический сон.
Полдвенадцатого ночи. Догорает в лампе последний керосин. Надо ложиться спать. А на передовой грохот, вспышки разрывов, бой, смерть, ужасы.
День Красной Армии. Наш праздник. Я помню эту дату за ряд лет.
В 1942 г. я этот день отмечал дома. В училище устроил вечер с прекрасным концертом, который был устроен совместно силами учащихся и подшефной воинской части. Трудно было сделать светомаскировку в большом здании с массой огромных окон. Но девушки хорошо справились с этой задачей. У меня в кабинете было вино. Кое-кого я угощал, особенно подшефных военных. Дома у меня было 16 литров вина и водка, и мы в семейном кругу со знакомыми хорошо отметили этот праздник.
В 1943 г. я этот праздник отмечал в армии, в станице Калужской на Кубани, у склада с боеприпасами. Я был голоден, сидел без продуктов и весь день провел за писанием писем.
В 1944 г. день этот я провел в Ленинграде, в 14‑м запасном полку. Весь день прошел в суете построений. На торжественном заседании я был избран в президиум и отмечен в приказе по полку, как отличник боевой и политической подготовки.
В 1945 году в Германии, в поселке Левиттен день Красной Армии прошел буднично. С утра сеял мелкий дождик. Мы проснулись в 9 часов, я приготовил завтрак. После завтрака Саша Букатов ушел на 274‑й КП, чтобы там выпить с ребятами, которые где-то достали спирту. Его до сих пор нет, хотя уже 10 часов вечера.
Мы с Федоровым остались дома, побрились. Стала капризничать линия. Капризничает и сейчас. С КП 273 и 274 три раза выходили на линию и повреждения не нашли. Сейчас снова всех вызвали на контрольные столбы для испытания цепей. Федоров на столбе. Вероятно, придется выходить на линию.
Я весь день разбирал найденную немецкую стереотрубу. В конце концов разобрал на части, из которых уже ничего сделать нельзя. Меня интересовали линзы, из которых я намеревался сделать подзорную трубу. Но линзы оказались малопригодными для этого.
Вечером я почитал Федорову эти записки и теперь пишу. В соседней комнате прибывшие в запасной полк бойцы делят полученную по 100 гр. водку. Хочется выпить и мне.
Кто-то приятным голосом, тенором, лирически запел о девушке в серой шинели, о девушке, которую не забыть356
. Песня перенесла меня в прошлое, в Ейск. Вспомнились друзья, знакомые. Сразу нахлынули воспоминания о Тамаре, Лиде. Они сегодня вспоминают обо мне и, может быть, даже выпили по стакану вина за мое здоровье.Вспоминает обо мне и Юра. Он сегодня, наверное, написал мне грустное письмо. Не написать ли писем и мне?
В соседней комнате бойцы, уходящие на передовую, грустно поют на мотив есенинского романса «Вечер черные брови насопил», и снова о девушке в серой шинели. Как-то слишком грустно и лирически звучит концовка: «Эту девушку в серой шинели не забыть ни за что, никогда» – и все переворачивает в душе.
Через несколько часов эти бойцы попадут в бой. Некоторых из них ждет слава, другие же получат ранения и попадут в госпитали, иные найдут смерть на этой чужой земле, вдали от своей родины и любимой девушки или семьи.
Но никто в эту минуту не думает о славе. Все погружены в созерцание своей мечты. И под эту грустную песню думают о своей еще не прожитой жизни, о молодости, о недолюбленной любви, о неосуществленных планах или о семье, у кого она есть. Каждый втайне надеется, что его минует смерть, что он останется жив, довоюет до победы и, счастливый и радостный, вернется в свой родной уголок, будет с тревожно бьющимся сердцем идти по знакомой улице, замечая произошедшие за время войны перемены.