Фронтовой дневник (1942–1945)

Родная моя Тамара357!

С другими грущу и мечтаю я. И кажется мне, что, когда я войду к тебе во двор, будет раннее утро. Я взгляну на цветущие в палисаднике розы, на огромный куст сирени у забора, сяду на садовую скамейку, сбросив свой вещмешок у столика, и стану наблюдать за пробуждением в доме…

Вот прошла бабушка к своим курам. Торопливо заходила из комнаты в комнату твоя мама. Вот сладко зевнула разбуженная в школу Галочка, и вдруг я слышу давно знакомый и родной твой голос: «Галюся, надо, родненькая, одеваться».

… Снова тревожно стучит ошалевшее сердце. Я вижу, как ты выходишь во двор в домашнем халате и ночных туфлях, подкрадываюсь к тебе и сзади хватаю на руки. Ты вскрикиваешь от неожиданности, но ты уже у меня на руках, узнала меня и прижимаешься, охватывая мою шею руками. Мы куда попало целуем друг друга, и на глазах выступают радостные слезы.

Так под грустную песню мечтают люди, солдаты, о самом близком и дорогом, а впереди война, в воздухе стремительно проносятся с резким рокотанием самолеты… Но вот раздается команда, и ко всему готовые, поднимаются и выстраиваются солдаты, отряхивая с глаз и души пелену мечтаний. Они идут на поле боя.

Вечер. Передали приказ Верховного главнокомандования о взятии Познани. Вчера вечером я достал у бойцов газету с приказом т. Сталина № 5 ко дню Красной Армии. Наши войска за январь – февраль продвинулись на территории Германии на 270, 480, 540 км, взяли 300 городов, 15 000 км ж. д. линий, взято в плен 350 000, уничтожено более 800 000 немцев.

Сегодня весь день с Федоровым на линии и мотали провод. Намотали 5 бухт, кг 200. Самое трудное было перевезти наш механизированный тамбур на расстояние километра – полутора. Мы нашли тачку, и на этой одноколесной штуке нужно было перевезти неустойчивое и тяжелое устройство. Мы устали и пропотели, так что Федоров хотел снять даже нижнюю рубаху. На дворе, конечно, не настолько тепло, чтобы это делать. По крайней мере, у меня все время мерзли ноги в моих резиновых сапогах, хотя они были обмотаны двумя парами теплых портянок и одеты в теплые шерстяные носки.

Наработался за день порядочно. У меня болят мускулы и ломит кости.

Из моего письма Марии Яковлевне Мещеряковой:

У вас, вероятно, был вечер. Возможно, ты вспомнила меня и, может быть, немножко взгрустнула. В праздничные дни я всегда вспоминаю тот парад, который мы наблюдали с тобой из квартиры. Это был первомайский парад. Собственно, я вспоминаю не парад, а тебя, твое серое весеннее пальто, цветы, твое настроение…

Но что сделаешь, если жить приходится не так, как хочется!

А годы идут стремительно! Для меня они уже, говоря откровенно, прошли. Пусть даже я останусь жив, меня минует смерть на войне, и я вернусь «домой». Что у меня осталось? Как начинать жить? Начинать сначала? Какое начало, когда уже надо ждать конца!

19 марта я начинаю жить сороковую весну. Подумать только! А я еще и не жил, только собирался. Вот, думал, счастье близко!

В прошлом масса растраченных впустую лет и множество ошибок! В душе пепел, зола и горький дым воспоминаний! В будущем безрадостная и бесприютная старость!

26 февраля 1945 г.