Фронтовой дневник (1942–1945)

Полдень. Холодно. Накрапывает дождь. Вчера вечером проехали разрушенный не меньше, чем Кенигсберг, Смоленск. Сейчас стоим в Дорогобуже.

Я все смотрел на печальные русские равнины. Поля обрабатывают женщины лопатами. Иногда попадаются 2–3 облезлые клячи, на которых женщины или мальчики пашут.

На стоянках у эшелонов попрошайничают дети, слишком много изголодавшихся немощных детей, стариков, женщин.

В Минске одна из женщин за крепдешиновое платье согласилась обслуживать в течение ночи 8 человек. Вначале она соглашалась на 5, а затем решилась на 8. Мы, конечно, не согласились на это варварство.

Покупают на деньги и меняют на водку все: я за рваную простыню и фрицевский солдатский мундир сразу получил 150 руб. и четвертинку московской водки. У меня есть неотосланная посылка и хорошее одеяло, и я не знаю, как с ними быть. Если мы попадем на расформировку, их отберут. Мне хотелось бы привезти все это домой.

Я лелею надежду, что нас где-нибудь начнут понемногу отпускать домой.

Записываю народную песню «Огонек»:

Не успел за туманами промелькнуть огонек,
На пороге у девушки уже второй паренек,
С золотыми погонами, с папироской в зубах
И с веселой улыбкою на счастливых губах.
Не прошло и три месяца, парень шлет письмецо:
«Оторвало мне ноженьку, исказило лицо,
Приезжай, забери меня, мой любимый дружок».
И подруга далекая пишет парню в ответ,
Что с другим она встретилась и любви больше нет.
«Заживай твоя ноженька, проживешь как-нибудь,
Ковыляй потихонечку и меня не забудь».
Рано утром на зореньке, где горит огонек,
Из боев возвращается молодой паренек.
И лицо то же самое, и вся грудь в орденах,
Шел он ровной походкою на обеих ногах.
Поздно вечером встретились у крылечка они.
Говорила она ему: «Милый мой, ты прости.
Написала по глупости. Я люблю ведь тебя,
Не погас огонек мой и навек я твоя».
Отвечает ей с гордостью молодой паренек:
«У нас все теперь порвано, и погас огонек.
Ты любовь настоящую променяла на ложь.
Ковыляй потихоньку, без меня проживешь».

Поздний вечер. Стоим в Вязьме. Беспризорные ребятишки за кусок хлеба поют похабные частушки:

Сидит Гитлер на березе,
А береза гнется.
Посмотри, товарищ Сталин,
Как он наебнется.

Частушек сколько хочешь. Почти весь день шел дождь. Читал сводку из Совинформбюро за 11 мая. Взято в плен с 9 по 11 мая свыше 560 тысяч солдат и офицеров и 45 генералов. В Чехословакии группа Штернера не сдалась372. Она вымолачивается четырьмя нашими фронтами и американскими и английскими войсками.

Умер от паралича сердца Щербаков, начальник Главпу РККА, секретарь ЦК ВКП(б) и МК ВКП(б) и начальник Совинформбюро373.

Днем на час уснул и видел Марийку. Будто я пришел с работы в Ейске на квартиру. В 1‑й комнате была мать, во 2‑й Марийка. Она вымыла полы, вымылась сама, была чистая и душистая в белом платье. Я обнял ее и повел, приговаривая: «Мусенька, Мусенька». За мной шли дети, Юра и Милочка, и весело смеялись, подпрыгивая.

13 мая 1945 г.

Проехали Бородино. Два памятника. Один с распростертыми крыльями на колонне метрах в 200 от дороги среди поля. Несколько ближе насыпь – братская могила с колонной посередине. Это примерно в 130 км от Москвы, перед Можайском.

Стояли часов 5 в Можайске. Хороший солнечный день. Я бродил по путям и все думал, как встретиться с матерью и сестрой, которая живет в Москве.

Перед вечером покинули Можайск. Стоим на подъезде.

15 мая 1945 г.

Проехали Муром, Горьковской обл., в 290 км от Москвы. Кругом сосновые и березовые леса. Серый день. Идет дождь. Местами по оврагам лежит снег. Холодно.

Печальные картины тревожат сердце. Неоднократно я видел, как люди пашут на людях. Женщина или паренек-подросток идет за плугом, а вместо лошади в упряжке человек 5–6, женщины и дети.

Подъезжали к Арзамасу. Леса и леса. Болота. Вода у железной дороги. Вода в лесу. Сосны и березы растут прямо в воде.