Фронтовой дневник (1942–1945)

Машин шло много, но нужные нам не попадались. Так прошло часа два, приехал сержант Алексеев и присоединился к нам. Пришлось ждать долго. От нечего делать мы наблюдали за беременной военной девушкой, которая, видать, откомандировалась по беременности домой. У нее было много вещей. Их она принесла сама. Никто ее не провожал. Она ждала машины на Хороль часа два, сидя у своих мешков. В ее лице и сознании, вероятно, бродили всевозможные планы, а чувства ее были раздавлены. На лице было отчаяние. Девушка падала лицом на свои вещмешки и рыдала. Тряслись и вздрагивали ее плечи. Потом она затихала, успокаивалась, закуривала, крутя мужские цыгарки из махорки. Была она невысокого роста, у нее ясно обозначался выпуклый живот, растолстевшая и отвислая задница. Обычно выразительный у небеременных женщин переход от бедер к пояснице был обезображен беременностью. Фигура приобрела какой-то мешкообразный вид. На лицо она была неинтересна – круглолица, курноса. Щеки ее были испорчены темными пятнами беременности.

Покурив, девушка вновь начинала рыдать. Наконец она уехала на студебекере, попросив какого-то сержанта погрузить ее мешки. Вначале шофер хотел посадить ее в кабину, но, увидев, что она беременна и что у нее много вещей, в кабину не посадил.

Мы продолжали безуспешно ждать. Выглянуло солнце. Стало теплей, хотя ветер не прекращался.

Уехали мы в 15 часов на полуторке, везшей дюралюминиевый трехлопастный пропеллер от самолета. Машина была русская; старая, шла плохо, трещала и дребезжала и несколько раз останавливалась в пути. Наконец мы проехали 19 км и увидели, что машина поворачивает в ту сторону, куда нужно нам. Мы обрадовались, что доедем как раз до «Антенны». Но не проехали мы и 100 метров, как навстречу нам попала наша машина, наполненная людьми. На ней сидели все коммунисты во главе с парторгом Артамоновым. Нам они стали махать, чтобы мы слезали. Наша машина остановилась.

Мы слезли и пошли к старшине, который уже шел навстречу нам. Поздоровались. Старшина сказал, что партсобрания не будет, и направил нас на станцию Ильинка в распоряжение старшего лейтенанта Маханькова.

До станции было км 3, и мы направились пешком. На полпути мы встретили Маханькова, едущего на велосипеде. Он дал нам задачу: разгрузить на станции вагон в 18 тонн, груженный проводом, крючьями и изоляторами.

Пришли мы, разыскали шалаш Хвастунова, сторожившего там телеграфные столбы, и стали ждать поезда. Жутко выл и свистал ветер в проводах, но в шалаше было спокойно и клонило ко сну. Вскоре пришел поезд. Мы принялись за работу.

Выбрасывали крючья под откос Сперов и помощник Хвастунова, молодой боец мариец. Мы с Алексеевым притащили 4 телеграфных столба для мостков из вагона на пригорок. Это был неустойчивый «чертов» мост398. Я снял гимнастерку и нижнюю рубашку, накрыл плечи мешком, и мы принялись за работу.

Сперва вытаскивали бухты провода. Они были ужасно тяжелыми, до 80 кг каждая. Трудно было подниматься с бухтой на плечах. Идти по мосткам было опасно, т. к. под ногами не было твердой опоры. Проволока давила плечи и оставляла на коже красные кровоподтеки. Мы обливались потом и таскали, т. к. на разгрузку было дано 2 часа.

Уже в конце на помощь нам были присланы Дорошенко и Сяплин. Они принесли с собой буханку хлеба, банку рыбных консервов и гр. 300 шпику.

Ящики с изоляторами были легче, и работу мы закончили досрочно, выгрузив 130 бухт провода, 33 ящика с изоляторами и до чертиков крючьев.

После этого мы хорошо у колодца вымылись, закусили и минут 40 отдыхали. В 8 часов вечера отправились на «Антенну» и пришли туда, когда стало темнеть.

Коммунистов еще не было. Они на ст. Платоновка грузили 16 платформ столбов. Приехали они на другой день часа в 2 дня и легли спать.

Мы спали хорошо. Но ночью у меня болела поясница, ныли плечи, болело в щиколотках от растяжения жил. Таких тяжестей я никогда в жизни не таскал.

С утра я взял у Сурена тетрадь своего дневника за 1943 г. и читал, удивляясь тому, как много там хороших записей. Потом мы помогали Сурену: рубили дрова, носили воду, помогали сажать в печку и вынимать хлебы.

Собрание состоялось вечером. На нем в кандидаты был принят Сурен Арутюнян и в члены Матаров Леонид, им я давал рекомендации. Кроме того, стоял вопрос об эксплуатации линий. Из доклада капитана видно, что скоро придется воевать против Японии.

Ночевал я у Сурена на одной койке с ним. Спал плохо, т. к. Сурен, кавказский человек, всю ночь спал неспокойно, обнимал меня, ворочался, прижимался, чего я не люблю.

Уехали мы рано утром на нашей машине, которая отправилась за бензином. Часов в 7 утра я уже был дома и привез ребятам хлеб, т. к. они уже 2 дня сидели без хлеба.

Мы вымыли полы, т. к. предполагалось, что приедет капитан. Так оно и получилось. Капитан был хорошо настроен, мы много говорили, шутили. Вечером капитан отправил Ильинского за билетами на концерт, и мы пошли в ДК, где выступали артисты ленинградской эстрады. Мы (капитан, Ильинский, Сперов и я) сидели на 21‑м ряду. Билеты были по 11 руб.