Фронтовой дневник (1942–1945)

Рядом с КИПом была траншея в человеческий рост с боевыми ячейками. Я проложил к траншее дорогу и сделал лестницу в земле из 7 ступеней, траншею очистил и в ячейке устроил плиту. Над плитой я сделал навес, вдоль ячейки прорыл углубление, чтобы туда ставить банки с консервами, солью и т. д. Тут же устроил стол. Получилось красиво и удобно.

Ночью был сильный мороз, в ведрах замерзла вода, и мы затопили на КИПе печь. Тепло и хорошо. День пасмурный и холодный.

6 октября 1945 г.

Продолжаем жить на «Альте». Проникают слухи, что мы должны уехать чуть ли не на запад. Вероятно, под влиянием этих слухов мне снилось сегодня, что был в Ейске, видел Т. А. Я не запомнил, в каком она была платье, но мне бросилось в глаза, что на ее ногах были хорошие черные чулки и туфли.

Она была среди других женщин и стояла так, что я не видел ее лица. Я все стремился посмотреть на ее лицо. Это мне удалось наконец. Т. А. несколько постарела, но по-прежнему была хороша. Потом мы с нею были вместе, и я задал ей вопрос, согласится ли она, чтобы я жил с нею. Она ответила, что ждет меня давно. Я был счастлив.

Не помню, до этого или после я был в магазине, где продавалось много всевозможной мануфактуры и особенно белой. Я договаривался с Иваном Гриневым, чтобы он оставил для меня мануфактуры.

Потом, кажется, с Тамарой и Юрой мы были в кино. Затем мне снился наш начальник штаба Ильинский. Он у меня взял какие-то конфеты, и я оседлал его и ездил на нем верхом очень далеко. Затем я в каком-то лесу у реки собирал опавшие на землю крупные лесные орехи. Их было много, и я складывал их в солдатскую фуражку.

Стоят теплые, погожие дни и морозные ночи. Позавчера мы вновь ездили за картошкой, капустой и морковью. Привезли целый воз. Я нашел на поле и с удовольствием съел несколько небольших дынь. На обратном пути на дороге Семен Сидорович убил кнутом большую змею, ударив по ее голове. Потом он каблуком размозжил ей голову, а змея все продолжала жить, извиваясь своим тонким серым хвостом.

Вчера я взбирался на сопку, у подножия которой находится наш КИП. Сопка покрыта мелким кустарником дубняка и орешника и высокой травой. Там прекрасно. Листья дубняка покраснели; орешник коричневый.

Под ногами хруст высохших листьев и порыжевшей травы. Надо всем солнце. Настоящая осень – тепло и прекрасно, и немного тоскливо от своего одиночества, вспоминаются близкие образы, с которыми я в разлуке вот уже 4 года, трещат японские цикады и становится грустно-грустно.

Но к вечеру заметно свежеет воздух. Часов в 7 заходит солнце, и сразу распространяется холод, как будто подуло из ледника. А после 12 ч. ночи земля уже покрылась инеем и звенит под ногами.

Замерзла вода в ведрах и кружке. Сильно щиплет мороз за руки и особенно за кончики пальцев. Шинель плохо греет, и тело вздрагивает. Начинает ломить в суставах хронический ревматизм.

Спать холодно. Я, кроме немецкого одеяла, набрасываю на себя 2 одеяла товарища и обе шинели, свою и его. Спим мы вдвоем, так теплее. Однако где-нибудь оказывается щель, и туда проникает и ломит ноздри дальневосточный холод.

Сегодня передали по радио, что 10 февраля 1946 года состоятся выборы в Верховный Совет СССР.

«О, глупые мои года,
Тоска, грызущая всегда,
Когда тебя я напою?»414

7 октября 1945 г.

Завтра-послезавтра отправляют наших «стариков». Вместо них (36 человек) нам из запасного полка дают 26 человек пополнения. В ближайшие дни мы уезжаем км на 1500, куда-то за Хабаровск. Грузиться будем в Хороле. Это км в 80 от «Альта». Не знаю, поедем ли мы вначале на «Антенну» или сразу в Хороль.

И туда, и туда передвигаться придется старым русским способом, т. е. пешком.

Здесь в Комиссарово я познакомился от нечего делать с одной телефонисткой, женой одного отсутствующего сейчас лейтенанта. Она сама моя землячка, из Кущевки. Ей 33 года, у нее двое сыновей. Она достаточно развита и три года работала учительницей начальной школы. Зовут ее Елена. Она не обладает особенными внешними данными, но является хорошей собеседницей. Сегодня я был у нее в гостях. Квартира у нее с хозяйкой, дети тоже дома. Я посидел часа два, потом она проводила меня. Мы немного подурачились, но «под хвост» ей дать мне не удалось.

Однако поцелуи и давно забытое мною ощущение в руках женского тела взбудоражили меня и приподняли настроение.

Я шел домой в темноте, не чувствовал холода, хотя был в одной гимнастерке, и во весь голос пел:

Вечерний звон. Вечерний звон!
Как много дум наводит он.
О юных днях в краю родном,
где я любил, где отчий дом.
И как я, с ним навек простясь,
там слушал звон в последний раз415

.

В морозном воздухе звонко разносилась песня, пропадая в сопках и уносясь к светлым морозным звездам этого безлюдного края.