Фрунзе

Передышка, о которой говорил Владимир Ильич, оказалась кратковременной, чтобы справиться с голодом, эпидемиями и хозяйственной разрухой. Однако Ленин успел очертить контуры строительства основ социалистической экономики в сурово-простых и гениально-ярких работах: «Очередные задачи Советской власти» и «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности».

Он призывал преодолеть мелкобуржуазную стихию в новой России, укрепить социалистический уклад хозяйства, чтобы превратить его в господствующий и затем единственный, всеобъемлющий. Диктатура пролетариата — это не только подавление сопротивления внутренних врагов; это и организация всенародного учета и контроля над производством и распределением продуктов; это и воспитание новой трудовой дисциплины, и развитие социалистического соревнования, и повышение производительности труда; это и школа управления на основе единоначалия и хозяйственного расчета.

Ленин призывал не отказываться от государственного капитализма и советовал привлекать к работе в промышленности буржуазных специалистов: их опыт и знания могли послужить при Советской власти строительству социалистической экономики.

Ленинский план захватывал, безгранично расширяя горизонты. Но чудовищно угнетал голод. В красном Питере хлебный паек сократился до осьмушки, в Москве и в Иваново-Вознесенске выдавали не больше четверти фунта. Временный выход был найден в продовольственной диктатуре. Этой же цели служили и комитеты бедноты в деревнях. У открытых саботажников и спекулянтов хлеб отбирали начисто; кулаков заставили продавать зерно государству по твердым ценам. После Петрограда и Москвы ивановцы направили в глубинные районы страны самые крупные продовольственные отряды. Наконец, появилась возможность выдавать работающим до фунта хлеба в день…

В это голодное время Михаил Васильевич жил, как и все его близкие друзья — в горении, в подвиге. И таял на глазах: иногда трудно было узнать в отощавшем бородатом человеке с густой шевелюрой, где с каждым днем прибавлялись серебристые нити, вчерашнего Арсения. На костистых висках нервно пульсировали голубые жилки, часто в глазах появлялся болезненный блеск. Через день, через два мучили его боли в желудке; он подбирал колени под подбородок и скрывал слезы, что-то мыча себе под нос. От боли стал искать спасения в соде. Боль затихала, но еще острее ощущался голод.

В небольшой бывшей гостинице на Напалковской улице, где устроили общежитие для работников исполкома, занимал он с Софьей Алексеевной две комнатки. Было в них пусто и холодно. У «генерал-губернатора» — солдатская койка с серым байковым одеялом, стул и письменный стол, заваленный книгами и журналами; у его жены — пружинный матрац на грубых самодельных ножках, ситцевое покрывало на нем; дубовое кресло у окна и на гвоздиках накрытые марлей от пыли три платья и потрепанное зимнее пальто.

Дома не столовались. Только изредка завтракали, если Фрунзе не уходил по делам до света: кусок тяжелого хлеба с примесью картошки и кипяток с сахарином. И как праздник — ломтик конины и две-три стекляшки монпансье.

В одно такое утро, в ранних сумерках рассвета, ввалились к Фрунзе четыре бородача в новых лаптях — ходоки от Суздальской коммуны. Огляделись, сели на край койки. И — за разговором — попросили наряд на четыре плуга и на пять ведер керосину.

— Плуги есть, вам выдадут, вот бумага, — Фрунзе написал распоряжение. — А с керосином — швах, может, перебьетесь до осени?

— Закавыка, товарищ Арсений! Бабы — в голос: обрыдло им сидеть при лучине. И все подзуживают: «Коммунары голодраные! Мало, что без порток сидите, так еще в потемках!» Оно бы можно и перебиться, как ты сказал. Одначе момент такой… сам понимаешь. Без керосину домой хоть и не вертайся!

— Ну коли так, будем искать! Идите ко мне в канцелярию, я — мигом!

Бородачи замялись. Один из них вышмыгнул в коридор и вскоре вернулся с валенками и с мешком.

— Наслышаны, голодуешь ты крепко, товарищ Арсений. И знаем — взять тебе негде. А кабы и знал бы — не взял. Прислали тебе от коммуны с пудишко гречки. Ну, а валенцы — в придачу. Только ты не думай чегось — от души, ей-богу!..

Валенки оказались кстати: Софья Алексеевна недомогала всю зиму и не могла отогреться. А с крупой вышла история. Ее передали в столовую. Николай Жиделев распорядился тайком от Фрунзе: беречь ее пуще глаза, через день варить по тарелке для Михаила Васильевича и его жены. Растянулся пудишко на два месяца. И Фрунзе иногда допытывался у Жиделева:

— Что-то я не пойму, Николай Андреевич, где вы раскопали такие запасы?

— Сорока на хвосте принесла! Ешьте, пока дают!..

Трудной была передышка, но и она скоро закончилась.

Идеологическую диверсию против Советской России начала за рубежом печать правых социалистов. Особенно постарались три «апостола» из II Интернационала: Карл Каутский, Отто Бауэр и Рамсей Макдональд. Они кинули в Ленина теоретический «кирпич», чтобы оправдать интервенцию и ослабить влияние идей Октября в мировом рабочем движении.