Фуэте на Бурсацком спуске

— Должен же я был как-то вывести вас на чистую воду, — пожал плечами Морской.

Саенко расхохотался.

— Ай, подлец! Рассекретил, хвалю! — и тут же перешел на важное: — Только ты, это… Не пользуйся этой чистой водой, понял? Не пиши про меня, товарищ Морской. А что прочтешь — не опровергай. Мне из тени уже пора выходить. Под шумок, твоим инспектором устроенный, я все старые связи перешерстил — нет уже в живых никого из моих врагов закадычных. Так что из рабочих я теперь выйду, в директора пойду. Кто надо, тот про Саенко потом напишет. Что я скажу, то и напишет. А ты — молчи. Душой покривишь — разочаруешь меня. Правду напишешь — подведешь. Патовая позиция. Считай это платой за спасение жизни. Идет?

— Согласен, — легко согласился Морской, получив отличный повод оправдаться перед наркомом. Герой против, и всё тут. — И… Спасибо, что вмешались.

— Я тебя умоляю! — зевая, отмахнулся Саенко и, коротко кивнув в знак прощания, ушел так же неожиданно, как появился.

— Если бы он не вызвал милицию, я бы подумала, что расправа от рук садиста, которую нам пророчил свихнувшийся инспектор, действительно наступит. Оба они — и Саенко, и Горленко — выглядели безумцами, и я полагала, что живыми они нас не отпустят… — прошептала Ирина, наблюдая, как серая спина Саенко уплывает вдаль и постепенно растворяется в поедающих подножие спуска сумерках.

— Вообще-то милицию вызвал я, — нехотя произнес Морской. — Через товарища Гопнер. И через Гришу. Я специально сейчас уточняю. Милиция и ОГПУ — дело рук Серафимы Ильиничны и товарища Гельдфайбена. Уходя по вызову Ильи, я предложил им подключиться. Он написал «смертельная опасность», и я не мог умчаться без страховки. Вдобавок я оставил записку Ильи на столе — кому надо, разберутся. Мне какое-никакое прикрытие, газетам — громкий репортаж с места событий. Конечно, вся эта паника была рискованным делом, вдруг на встрече с инспектором не оказалось бы ничего криминального. Но Илья не подвел…

— Да уж… — Ирина нервно передернулась. И тут же вспылила: — Вы ужасны, Морской! Все это время вы знали, что нас вот-вот освободят, и даже не потрудились меня успокоить?! Вы низкий, низкий человек… — Чтобы прокричать ему это в лицо, Ирине пришлось подняться на цыпочки. — Вы бездушны! Я думала, вы спасаете меня, а вы готовили яркое задержание для газеты. Я думала, мы вот-вот умрем, а вы ждали милицию. Я думала…

— Во-о-от! — устало вздохнул Морской. — Душа моя, вам вредно много думать! Задумки ваши, как мы знаем, опасны и для вас, и для людей. Фуэте на Бурсацком спуске! Если бы не оно, никого и спасать бы не пришлось, правда?

— И мы до сих пор не раскрыли бы это дело!

— Может, и так. Но сам факт! Известная артистка столичного балета, и вдруг — как площадная танцовщица…

— Что?! Вы не видели, как это было! Высокая техника и экспрессия. Ничего от площадных танцев… Не смейте обзываться!

Изумляя прохожих и забавляя любимый город, супруги принялись привычно и страстно переругиваться. Жизнь возвращалась в привычное русло. Мчащийся вниз по зимнему скверу Морской то уворачивался от запущенных Ириной снежков, то хватал ее за локоть, чтобы не поскользнулась, и искренне полагал, что всевозможным криминальным историям в его жизни пришел конец.

Он ошибался.