— Колька! — Илья все пятился, но, похоже, уже придумал новый план. — Не будь дураком! Меня убьет он, после примется за вас! Он садист! Он свидетелей не оставляет! Представь, что он сделает с твоей юной пассией, когда поймет, что вас все равно придется убить? Племянник! Коля! Будь смелее! Включи же разум!
Николай собрал остатки сил, посмотрел на лежащую у своих ног «Астру» и вопросительно глянул на Морского. Тот отрицательно покачал головой. Саенко остановился и полез за пазуху. Блеснуло остриё лезвия. С тихим всхлипом Ирина прижалась головой к груди Морского. Света на всякий случай закрыла глаза.
— У него нож! Так не должно быть! — продолжал Илья. — Я не заслужил! Суд за убийство вахтера — да, пускай. За превышение полномочий — тоже можно. Но пытки? В 1930-м? Такие, будто враг я вам заклятый…
И тут пространство словно взорвалось от вспышек света, шумов и множества криков.
— Не двигаться! Милиция! — кричали одни.
— Бери его! Мы услышали, что надо! Теперь не отвертится! — кричали другие.
— Морской, вы целы? Улыбнитесь, я снимаю! — знакомые голоса сопровождались фотовспышками и громким цоканьем каблуков.
— Спокойно, ребята! Это я вызвал милицию. У меня в правом кармане никакой не нож, а удостоверение. Прочтите, кто я, и уберите руки, — уверенно объяснялся с парой служивых Саенко, успевший перепрятать оружие в другой карман.
Горленко, скрученного его ненавистными ОГПУшниками, в это же самое время молча выводили из подвала.
«Скорая» прибыла на удивление скоро. Да еще какая! Прославленная еще с 24 года переоборудованная умельцами под санитарные нужды черная «лянча» — первый и любимый автомобиль харьковской «скорой помощи».
— А что вы хотите? Ведомственный вызов и огнестрел. Такой больной ждать не должен! — деловито оправдалась за проявленную оперативность медсестра и, распахнув папку, отправилась к милиционерам заполнять бумаги.
Возмущенная Света кинулась следом:
— Э-э-э! Гражданочка! Раненый не там!
Пользуясь случаем, Коля попытался сбежать. Привстал, хватаясь за решетку, развернулся и… осел под весом вдруг навалившейся прямо на него стены коридора…
— В глазах полный Зэ-Тэ-Эм! — прокомментировал он, усилием воли собрав осколки сознания и аккуратно сползая на пол.
— Бывает! — раздался знакомый голос откуда-то сверху. Сильные руки перевернули Николая, проделали какие-то резкие манипуляции, добавив еще каплю боли к непрекращающемуся обжигающему пламени пожара в плече. — Вам, сказать по правде, крепко досталось. Но не волнуйтесь. Жить будете. Да и руку, скорее всего, спасем. Я лично прооперирую.
Длинноволосый священник Валентин Геннадиевич склонился над Николаем, потом нетерпеливо огляделся и неожиданно резко окликнул отбивающуюся от Светы медсестру. Та сразу же отбилась, засуетилась, принялась раздавать распоряжения, как переносить раненого.
— А вы говорите, Бога нет, — гудел Коле на ухо Валентин Геннадиевич. — Зашел я, значится, к коллеге, уважаемому доктору и хорошему человеку Николаю Александровичу Молохову. Он главврач харьковской «скорой помощи», если вы не в курсе. А тут, понимаете ли, ваш вызов. И дежурный, как нарочно, имя-фамилию раненого погромче прокричал. Неудивительно, что я и вызвался помочь. Удивительно то, что мне разрешили. А без меня вам руку не спасли бы. Операция ведь предстоит ювелирная, но я с таким уже сталкивался. Обойдется. С Божьей-то помощью…
Коля почти его не слушал, с волнением ища глазами нужное лицо. Нашел, замахал что есть силы здоровой рукой, просипел:
— Иди сюда! Пожалуйста! Я врачей страсть как боюсь. Еще больше, чем священников. Не отходи от меня, ладно?
— Не отойду, — послушно прошептала подбежавшая Света, стараясь не реветь, увидев страшную рану под отворотом Колиной куртки. — Теперь уже никогда не отойду! Не дождешься!
Уже в салоне «скорой помощи» Коля взял ее руку, прижал к щеке и успокоенно улыбнулся.
— А вы, гражданочка, кто будете? — строго поинтересовалась медсестра, явно оскорбленная тем, что доктор пустил Свету в автомобиль. — Любовь-морковь и прочие дела?
— Как-как? — явно что-то вспомнив, переспросила Света и, конечно, не сдержалась: — Нет, что вы. Просто глупая активистка от общественности. Он первый раз меня видит! Разве не заметно?..
И встретившись взглядами, они глупо и многозначительно захихикали.
— На этот раз, кажись, обошлось! — Саенко подошел совсем неслышно, и Морской вздрогнул от неожиданности. Одной рукой он обнимал жену, другой — невесть зачем нелепо махал вслед, наконец, отправившемуся по своим делам Игнату Павловичу. Официальную дачу показаний следователь согласился отложить на завтра, но все равно почти час мучил чудом освобожденных пленников расспросами.
— На этот раз, кажись, обошлось, но это чистая удача и везенье, — продолжил Саенко. — А вдруг бы я записку психа-инспектора у тебя на столе не нашел? Вдруг бы почерк не узнал? Ты, товарищ Морской, впредь так не влипай. Договорились? А вообще, ты правильно сделал, что сдал мне это дело. После записки с адресом я сразу все понял. И разозлился. Ты, товарищ Морской, молодец. И себе подсобил, и мне помог с сатисфакцией.