Фуэте на Бурсацком спуске

— Это называется — зачистил территорию, — подмигнул Саенко. — Безотказный прием. В трамвае тоже действует. Как начнешь какую-нибудь антисоветчину вслух бубнить — глядь, а уже и давки нет, и места вокруг освободились. И ни одна зараза не доносит! — На этот факт он вроде даже обижался. — На кого угодно строчат, а на меня — ни строчечки. Не знаю уж, что у меня такого на лбу написано, но не доносят гады. Не тот нынче народ пошел! Не та нынче бдительность! Даже вот цитату из спектакля не узнали. Ишь, театралы!

Степан Саенко был головной болью и, в то же время, воплощением кое-каких надежд Морского. Знаменитый герой военного Харькова. Настоящая легенда! Чекист, в одиночку спасший город от бандитизма в лихие послевоенные годы. В 1924-м он заявил, что Харьков от контры и бандитов очищен, а значит лично он, Саенко, может жить, как обычный простой человек. И исчез. Газеты быстро забыли про героя, а Морской, одержимый идеей очерков о выдающихся харьковчанах и знаменитых гостях города, конечно, не забыл. Он отыскал Саенко на заводе «Серп и Молот». Герой революции превратился в героя труда и делал вид, что лишился памяти. На все вопросы Морского Саенко отвечал, мол, вы, товарищ, навыдумывали себе невесть чего. «Я простой однофамилец. Ни о каком ЧК и не мечтал. Всю жизнь трудился в Кривом Рогу забойщиком, а сейчас вот подался в Харьков. Для улучшения собственной матбазы». И как Морской ни строил разговор, с какой бы стороны ни цеплялся, все равно Саенко делал вид, что он — не он. Журналист даже подумывал уже, что и впрямь ошибся, но все равно не упускал случая, чтобы не поставить рабочего Саенко в положение, где тот может раскрыться. Например, вчера Морской вручил ему контрамарку на премьеру и на открытые танцклассы перед ней. Не всякий пролетарий оценил бы и далеко не всякий бы пошел. А вот известный всему Харькову слабостью к театрам чекист Саенко — другое дело. Соответственно, то, что хитрющий Степан Афанасьевич сидел сейчас перед Морским и прихихикивал, можно было назвать выходом из подполья. В конце концов, кто, как не прославленный чекист, может позволить себе столь вызывающие разговоры?

— Ты на меня так даже не смотри! — не оправдал доверия собеседник. — За контрамарочки спасибо, я в долгу! Я театр с детства ужас как люблю. И даже в самодеятельности участвовал у нас в Кривом Рогу. Но и не думай даже, что это значит, будто я твои сказки про войну поддерживать стану. Не был я в те годы в вашем Харькове. Спроси у кого хочешь на моей шахте в Кривом Рогу. Или, вон, Марьивановну спроси из нашей рабочей поликлиники. Она одна знает про мою грыжу криворожскую, в юности приобретенную. Такие грыжи в вашем ЧК не заработаешь.

Ну что ты будешь делать? Морской снова почувствовал, что рыба ускользает. Больше из упрямства, чем ожидая результат, он дежурно предложил выпить:

— А может, коньячку? Тут на витрине нет, но если попросить…

— Вот ты зверь-человек, — возмутился Саенко. — Не пью я! Сколько тебе говорить? Лечился я, и с тех пор, того-этого, ничего такого не употребляю ни капли и ни грамма! Нельзя мне! Гробом это пахнет! Не веришь? Марьивановну спроси из нашей рабочей поликлиники.

Попытки напоить его и разговорить тоже не проходили.

Раздался первый звонок, и пора было идти. Саенко распрощался и отправился наверх, занимать свое место на галерке.

— Художнику отдельное мое горячее человеческое спасибо! — воодушевленно шептала совсем юная девушка подруге, пробегая мимо Морского. — Так выверены сцены! Такое внимание к каждой детали! Ты видела куклу, висящую на прожекторах на самом верху? Уверена, это аллюзия, но пока не понимаю на что…

* * *

Антураж второго акта привел зал в ажитацию. Сцена превратилась в универмаг. Выставленные на всеобщее обозрение витрины поражали хорошо знающую отечественные прилавки публику ассортиментом. Метельщица была на сцене одна и, превратившись из отрешенной и возвышенной химеры в реального человека, играла в хозяйку магазина. Похоже, это был специальный ход — на публике Уборщица ступала всей стопой, почти не танцевала и грустила, а наедине с собой или с любимым Футболистом оживала и парила в воздухе, демонстрируя всю технику высокого балета. Хорошая идея, между прочим. И номер в целом выглядел прелестно. Как ни крути, Ирина молодец.

Однако и тут случился один казус. Уставшая быть лектором Лариса хоть и старалась смотреть во все глаза, но все же на секунду расслабилась и… мигом уснула, свернувшись в кресле уютным калачиком. Морской тронул за рукав Николая, с улыбкой показывая на спящую девочку. Против времени не попрешь! Обычно на балетах в первом антракте Морской отводил Ларочку к бабусе Зисле, а сам возвращался к третьему акту. Но тут такая важная премьера, тем более, нежданно-негаданно, с Ириной в главной роли.