Фуэте на Бурсацком спуске

Молодежью дедушка называл давно уже взрослых маму, ее сестру Соню и Ларочкиного отчима Якова. А бабусю Зислю он не называл никак. Бабушка с дедушкой не разговаривали друг с другом с тех пор, как дед Хаим бросил семью и ушел к «вертихвостке» Фане Павловне. Конечно, это выглядело странно. Ведь если что-то у бабуси в доме надо было починить или, например, уладить дела со старьевщиком — чинил и улаживал дед Хаим. А если бабуся по счастливой случайности доставала какие-то удачные продукты на базаре или молочница, что ходит раз в неделю, приносила товар с излишком, то бабушка все покупала и на деда тоже. При этом говорить друг с другом они отказывались. Все потому, что дед целых пятнадцать лет втайне встречался с Фаней Павловной. А в миг, когда он все-таки ушел из семьи, бабуся все узнала и его счастье прокляла. Да так, что Фаню Павловну разбил паралич. В тот же день. Не помогли ни лекарства, ни массаж, который Ларочкина мама ходила делать бывшей «вертихвостке».

— Когда все в сборе, они не запирают, — дед толкнул дверь, и Ларочка увлекла Николая за собой вперед по коридору.

Из бабушкиной комнаты выскочила мама в красивом зеленом платье. Ой! Тут только Ларочка поняла, что пережила. Балет, премьера, а потом вдруг всеобщая паника, исчезнувший отец и еле сдерживающая слезы Ирина. Ларочке стало так себя жалко, что она тоже заплакала. Она запрыгнула на руки к маме, обхватила ее руками и ногами. И обессиленно сказала:

— Неси меня, мама, к людям.

Бабушка Зисля с Соней занимали две большие смежные комнаты рядом с кухней. В дальней комнате спали, в ближней — принимали гостей, накрывая круглый стол кружевной скатертью, выкрашенной дедом и всегда «похожей на новье». Вынимали из двухэтажного буфета посуду, пододвигали поближе к столу все свободные стулья, иногда даже заводили патефон. Как же Ларочка любила такие моменты! Сейчас, когда в доме одновременно была уйма народу, ей вспомнилось далекое прошлое, когда все близкие жили еще вместе. Тут обитали мама с папой и Ларисой, бабушка с дедушкой и Соня. Хоть и считалось, что это были кошмарные деньки, от которых «не мудрено, что все разбежались по своим норам», Ларочка скучала по дружным чаепитиям вприкуску с обожаемыми кусочками сахара, по вежливым гостям отца, сплошь влюбленным в Соню, и по громким дедовым друзьям, от которых бабуся Зисля всегда прятала спиртное.

— Хвала небу, ты нашлась, детка! — воскликнула Соня, когда мама внесла Лару в комнату.

— Я же говорил, надо сидеть здесь и ждать вестей! — обрадовался папа Яков. И тут же начал пояснять: — Я уже и не знал, что делать. В городе паника, все бегут из театра, ползут слухи про убийство. Даже дед Хаим, вон, заволновался, пришел спросить, как наши дела. Фуух. Не зря я в Морского верил! Сказал, что вернет ребенка бабушке Зисле домой после спектакля — вот и вернул.

— Тссс! — осторожно положив Ларочкину голову себе на плечо, мама приложила палец к губам и наказала всем молчать.

Лариса поняла, что ее отправляют спать, и стала отчаянно сопротивляться. Она уже большая! Сил поднять голову от маминого плеча не было, и Ларочка просто умоляюще протянула руки к Коле, но тот с какой-то глупой улыбкой смотрел на Соню и ничего не заметил. Ах, вот, значит, как?!

— Между прочим, — закричала Лара, цепляясь за косяк двери, — это я его сюда привела! Сам он даже дорогу не знал! Почему он будет рассказывать, что было в театре, а я нет? Да ему всего 20 лет! Он, между прочим, не только папы Морского, но и мой ученик! Я весь вечер оказывала на него благотворное влияние.

— Лариса! — произнесла мама самым строгим своим тоном. — Ступай спать сейчас же!

— Тьфу! — Ларочка не выдержала и плюнула. Прямо на пол. Присутствующие, ахнув, повернулись к Коле. Тот, густо покраснев, пробормотал:

— Это не я ее учил! Чесс слово! Извините…

* * *

Когда разбушевавшуюся Лариску наконец отправили в постель, все внимание переключилось на Николая. Где Морской? Какое он имеет отношение к убийству? В какое ведомство увезли? Коля и рад бы был рассказать все внятно, но сосредоточиться мешали сразу три препятствия.

Во-первых, гражданка хозяйка, сославшись на недавний день рождения кого-то из семьи, подала пирожки. Причем такие, что Коля не смог удержаться. Набросился, как волк, и сразу себя выдал. «Да он совсем голодный!» — заохали вокруг и побежали за куриным супом. Коля, конечно, отнекивался. Но твердое хозяйское: «У нас балкона нет, на завтра не оставишь, надо доесть. Ты должен нас спасти!» купило его совесть. Теперь вот Коля пытался говорить с набитым ртом, но выходило так плохо, что даже Ларочкина мама — человек явно прогрессивный и сентиментальными «аханьями» не страдающий — твердо сказала: — Мужчина голоден — равно мужчина бесполезен. Физиологию никто не отменял. Так что сначала ужин, разговор — потом.