Фуэте на Бурсацком спуске

— Морской, Онуфриева и Онуфриева… Взяла фамилию кухарки-управдомши, стало быть. Удочерена собственной прислугой. Бедолага. Не позавидуешь, а?

Тут Света вспыхнула и конечно же вмешалась:

— Какая разница, кем удочерена? — и, не дожидаясь расспросов, сообщила: — Я тоже удочеренная. Батько меня из приюта, вернее уже тогда детдома, семилеткою забрал. Своих детей у него трое, а я четвертая. И я тебе скажу, злой человек в семью нахлебника брать не станет. Раз взял, значит хороший. И это всегда счастье. Так что твое «бедолага» в данном случае — полная дурость.

— Ух ты! — Коля заинтересовался теперь уже Светиной историей. — Ты из детдома?! Везет! У нас на Клочковке лет десять назад все пацаны мечтали о детдоме. «Кто будет себя хорошо вести, того возьмут в детдом. Там живешь, как король, — шоколад даже иногда дают. Всякие комиссии ездят, проверяют, чистые ли у тебя простыни и нет ли вошей в волосах…» Сам я, конечно, от матери ни ногой, любит она меня шибко, но, если бы не это, точно в детстве в детдом подался бы.

— Совсем дурак, — даже немного с сочувствием констатировала Света. — Хотя кто знает, может, у вас в Харькове детдомовским и шоколад полагался. А у нас под Большой Каховкой он никому и не снился в те годы. Хлеб снился. А вот встречался ли он наяву — не помню. Видимо, да, иначе я бы тут сейчас с тобой не стояла.

— Под Большой Каховкой? — Николай оживился еще больше. — Это, стало быть, на Днепре, да? Интересно там? Красиво? Я там не был!

— А где был?

— Да нигде не был. Только в Харькове…

Света невольно рассмеялась. Николай, будто нарочно, говорил чепуху. Вообще-то она старалась держаться подальше от глупых людей. Всеобщее «Главное, чтобы человек был хороший» в Светиной семье с подачи батька заменяли на «Главное, чтобы человек был умный». Потому что умный плохим быть не сможет, он ведь все понимает и будет страдать, если что-то в нем не так хорошо, как требуется. Но глупости от Николая в некотором смысле выглядели даже забавно, и Света решила ответить.

— Красиво или нет — не помню. Но думаю, что ничего так. Там же Днепр.

На самом деле Света действительно ничего и не помнила. Ни церковного приюта, куда ее отдали новорожденной (говорили, что мать умерла родами, а отца никто из односельчан никогда не видел, вот и сдали дитя на попечение Господу), ни детского дома, куда приютские перешли по наследству после установления советской власти. На месте, где у всех нормальных людей хранились воспоминания про первые познания мира, в душе у Светы зияла темная дыра, наполненная прежде всего чувством голода и горечи от собственной беспомощности.

— Помню только, что, если еда какая-то в руки попадалась, то ее съедали поскорее, чтобы никто не забрал. И от этого казалось, что еды совсем мало. «Ам!» — и съел. Вот если бы можно было посмаковать кусочек тогда, может, и сытнее выходило бы… Как сегодня…

— Отберут? — вытаращился Коля. — А в морду дать? Или, ладно, это не про тебя, ты хилая… Ну, там, воспитателям пожаловаться?

— Воспитатели и отберут, — ответила Света, пропустив «хилую» мимо ушей. И тут же вспомнила, как долго матуся и сестры убеждали ее, уже в Высоком, не запихивать на ночь все личные вещи под матрас и верить, что дома их никто не тронет.

— Ух ты ж, заразы! — вспыхнул Коля., — Надеюсь, на них найдется справедливость!

— Уже нашлась, — заверила Света. — Мой батько тогда как раз был послан в Днепровский уезд на подмогу. Ездил от тамошнего Унаробраза — ну, от уездного отдела народного образования — с инспекциями по детским учреждениям. Оказалось, что с детским образованием не то что плохо, а прямо очень плохо. Дети думали, что бы поесть, а не чему бы поучиться. Все сызмальства шли в поля на работы, матерились по-черному, о половой жизни знали больше, чем взрослые, и никаких учителей не признавали. — Света пристально глянула на собеседника и, удостоверившись, что тот слушает с интересом, продолжила: — В старших классах сельских школ вообще никого не было, а то встречалось по 2–3 ученика на целое село. Голод, как выяснилось, главный враг школы — некогда людям учиться, когда надо еду добывать… Он большой молодец, мой батько. — Света заговорила с большой теплотой. — Брал ружье и один объезжал доверенную ему часть уезда. Дважды чуть не замерз насмерть, сам все время голодный был, потому что свой паек делил со всеми встречными, один раз даже от бандитов отстреливаться пришлось…

— Отстреливающийся учитель? — удивился Коля. — Вот так картинка!