Фуку

Последнее слово мне рано ещё говорить —
                                                                            говорю я почти
                                                                                                         напоследок,
как полуисчезнувший предок,
                                                     таща в междувременьи тело.
Я —
           не оставлявшей объедков эпохи
                                                                     случайный огрызок, объедок.
История мной поперхнулась,
                                                  меня не догрызла,
                                                                                  не съела.
Почти напоследок:
я —
            эвакуации точный и прочный безжалостный слепок,
и чтобы узнать меня,
                                      вовсе не надобно бирки.
Я слеплен в пурге
                                буферами вагонных скрежещущих сцепок,
как будто ладонями ржавыми Транссибирки.
Почти напоследок:
я в «чёртовой коже» ходил,
                                                будто ада наследник.
Штанина любая
                              гремела при стуже
                                                                промёрзлой трубой водосточной,
и «чёртова кожа» к моей приросла,
                                                              и не слезла,
и в драках спасала
                                   хребет позвоночный,
                                                                          бессрочный.
Почти напоследок:
однажды я плакал
                                в тени пришоссейных замызганных веток,
прижавшись башкою
                                     к запретному, красному с прожелтью знаку,
и всё, что пихали в меня
                                            на демьяновых чьих-то банкетах,
меня
           выворачивало
                                        наизнанку.
Почти напоследок:
эпоха на мне поплясала —
                                                от грязных сапог до балеток.
Я был не на сцене —
                                         был сценой в крови эпохальной и рвоте,
и то, что казалось не кровью, —
                                                       а жаждой подмостков,
                                                                                                подсветок, —
я не сомневаюсь —
                                        когда-нибудь подвигом вы назовёте.
Почти напоследок:
я — сорванный глас всех безгласных,
                                                                     я — слабенький след всех
                                                                                                                        бесследных,
я — полуразвеянный пепел
                                                   сожжённого кем-то романа.
В испуганных чинных передних
                                                       я — всех подворотен посредник,
исчадие нар,
                     вошебойки,
                                          барака,
                                                         толкучки,
                                                                          шалмана.
Почти напоследок:
я,
    мяса полжизни искавший погнутою вилкой
                                                                                  в столовских котлетах,
в неполные десять
                                   ругнувшийся матом при тёте,
к потомкам приду,
                                 словно в лермонтовских эполетах,
в следах от ладоней чужих на плечах
                                                                 с милицейски учтивым «пройдёмте!».
Почти напоследок:
я — всем временам однолеток,
земляк всем землянам
                                          и даже галактианам.
Я,
    словно индеец в Колумбовых ржавых браслетах,
«фуку!» прохриплю перед смертью
                                                                 поддельно бессмертным
                                                                                                              тиранам.
Почти напоследок:
поэт,
              как монета петровская,
                                                       сделался редок.
Он даже пугает
                          соседей по шару земному,
                                                                          соседок.
Но договорюсь я с потомками —
                                                        так или эдак —
почти откровенно.
                               Почти умирая.
                                                            Почти напоследок.

Гавана — Гуернавака — Лима — Манагуа — Санто-Доминго — Каракас — станция Зима — Венеция — Магадан — Гульрипши — Переделкино. 1963–1985