Фуку

Внутри пирамиды Хеопса
                                              подавленно,
                                                                     сыро,
                                                                               запуганно.
Крысы у саркофага
                                   шастают в полутьме.
А я вам расскажу
                                 про саркофаг Сарапулькина,
бульдозериста
                           на Колыме.
Сарапулькин вышел не ростом,
                                                       а грудью.
Она широченная —
                                   не подходи,
и лезет сквозь продранную робу грубую
рыжая тайга
                       с этой самой груди.
И на груди,
                    и на башке он рыжий,
а ещё на носу,
                        на щеках
                                       и на ушах!
Хоть бы поделился веснушкой лишней!
Весь он —
                   как в золоте персидский шах!
Вот он выражается,
                                  прямо скажем, крепенько.
Рычаг потянул
                          и на газ нажал,
зыркая
               из-под промасленного кепаря,
такого, что хоть выжми
                                          и картошку жарь!
Шебутной,
                   баламутный,
                                          около мутной
от промытого золота Колымы,
в своё выходное
                               заслуженное утро
Сарапулькин
                       ворочает
                                         валуны.
Он делает сигналом
                                    предостережение
сусликам,
                    выскочившим из-под корней,
и образовывается
                                  величественное сооружение,
а не бессмысленная
                                     гора из камней.
Ни на Новодевичьем,
                                      ни на Ваганьковском
ничего подобного,
                                так-перетак!
«Слушай, Сарапулькин,
                                          ты чо тут наварганиваешь?» —
«Я,
        товарищ,
                          строю себе саркофаг». —
«Ты чо — рехнулся?
                                  Шарики за ролики?
Ты чо,
              вообразил, что ты — фараон?» —
«А ну отойдите от меня,
                                          алкоголики,
или помогайте.
                         Не ловите ворон.
Я —
против исторического рабства и холопства.
Любого культа личности —
                                              я личный враг.
Но чем я,
                  спрашивается,
                                          хуже Хеопса?
Поэтому я строю себе саркофаг.
В России,
                товарищи,
                                    фараонами
рабочий класс
                           называл городовых.
Всё лучшее сработано
                                        рабочими мильонами,
а где —
               я спрашиваю —
                                             саркофаги у них?
Я ставил себе памятник
                                           мостами и плотинами.
За что меня в могилу пихать,
                                                    как в подвал?
Я никого
               никогда
                              не эксплуатировал
и себя
             эксплуатировать
                                              не давал.
Я, конечно,
                      не Пушкин и не Высоцкий.
Мне мериться славой с ними нелегко,
но мне не нравится совет:
                                                «Не высовываться!»
Я хочу высовываться
                                          высоко!
Представьте,
                         товарищи,
                                            страшную жизнь Пугачёвой —
к ней всё человечество лезет,
                                                        ей пишет,
                                                                         звонит.
А я — похитрей.
                             Мне не надо прижизненной славы дешёвой.
Я хочу после смерти быть знаменит!
По мнению скромников,
                                           это нескромно,
                                                                        неловко,
а я себе строю…
                               Пусть думает там, в Пентагоне,
                                                                                       какой-то дурак,
что сооружается новая ракетная установка, —
а это Сарапулькин
                                  строит себе саркофаг!
«Что это за штука?» —
                                           спросит,
                                                              гуляя с детьми-крохотульками,
в трёхтысячном году
                                        марсианский интурист.
А ему ответят:
                          «Саркофаг Сарапулькина!
Был на Колыме
                             такой бульдозерист».
Ну что — помогаете
                                    или за водкой потопали?
Вижу по глазам —
                                    вам нужен фараон.
Кстати,
работаю исключительно на сэкономленном топливе,
так что государству
                                    не наносится урон.
В ларёк опоздаете?
                                   Эх вы, работяги!
Вы — не класс рабочий,
                                             а так,
                                                       лабуда.
Делали бы лучше вы себе саркофаги,
может быть, пили бы меньше тогда…»
И всех фараонов отвергая начисто,
а также алкоголиков,
                                     рвущихся к ларьку,
он их посылает
                           на то, чем были зачаты…
Это —
              сарапулькинское фуку!