Фультон

…Колеса почтовой кареты уже стучат по камням рабочих предместий. Полчаса отнимают скучные формальности с паспортами у городских ворот. Вот площадь, где три года назад скатилась голова незадачливого Людовика. Вот колоннада Тюильрийского дворца. Скоро здесь будет новый хозяин. Карета пересекает площадь Бастилии. Крепостные рвы напоминают об этой, грозной когда-то, твердыне абсолютизма. Узкие улицы точно хранят в себе жар недавних боев. Кучи камней, сложенных для ремонтных работ, кажутся Фультону остатками неразобранной баррикады. Грохочут своими высокими колесами возвращающиеся с рынка повозки — давно ли возили они другой, живой груз для машины доктора Гильотена? За каждым поворотом улицы Фультон ожидал увидеть на фоне каменных стен ее сухой профиль из двух высоких столбов с массивным стальным треугольником между ними. В гуле снующей толпы ухо будто улавливает быстрый темп карманьолы… Но 1796 год — не 1793! Громы Великой революции отгремели.

Барлоу тепло встретил своего соотечественника, Фультону решительно везло на покровителей и друзей. В Лондоне — Вениамин Вест. В Париже — Иоэль Барлоу. Впоследствии — Роберт Ливингстон.

Фультон обладал тем обаянием сильной личностй, которое невольно привлекает и захватывает. Он не подлаживался, не заискивал. Прямой, иногда резкий, правдивый и честный не только с другими, но, что еще труднее, и с самим собой. Из людей подобного склада не формируются предприниматели и коммерсанты. Еще меньше подходит к ним карьера политика и дипломата. Из таких людей выходят хорошие изобретатели и артисты. Фультон был и тем, и другим. Барлоу, когда состоялась его встреча с Фультоном, было около сорока лет. Обладая значительным состоянием и облеченный высоким званием посла Американской республики, он не только сумел завоевать симпатии правительственных кругов, но как литератор имел обширные связи с литературными и научными кругами Парижа. Находчивость и тонкий такт, проявленные при разрешении сложных политических вопросов, завоевали ему известность ловкого дипломата. После Франклина Американская республика не могла иметь лучшего представителя в дружественной ей Франции. Эта связь двух республик не порывалась и не ослабевала, начиная с войны Америки за независимость. У обеих сторон был общий враг, коварный и сильный. Затянувшаяся англо-французская война получала хорошую пищу в горючем материале взаимного недовольства и старого соперничества. На политическом горизонте были видны уже очертания нового англо-американского столкновения. Это еще больше увеличивало вес и влияние посла Соединенных Штатов Америки.

Сразу же по приезде Фультон получил приглашение Барлоу поселиться в здании американского консульства. Барлоу просил Фультона считать себя гостем посольства.

Через несколько дней состоялся серьезный и длительный разговор. Фультон подробно ознакомил посла со своими проектами и планами. Барлоу был поражен их широтой и размахом.

Однако, результаты первых шагов, предпринятых Барлоу и Фультоном для осуществления некоторых идей изобретателя, не носили обнадеживающего характера. Машины для копания канав и судопод’емники надо было еще построить и испытать, прежде чем применить их на деле. Необходимо было кому-то затратить немалые средства, прежде чем новые изобретения вернули бы затраченный капитал и дали бы прибыль предпринимателю.

Заинтересованность правительственных кругов тоже оказалась очень условной. Чиновники Директории были копией бюрократов английского министерства. Пословицы — «от добра добра не ищут» и «дело не волк — в лес не убежит», наверно, родились в пыли канцелярий, под темными потолками «присутствий» и «департаментов».

Надо сознаться, что время, выбранное Барлоу и Фультоном для осуществления проектов новых водных путей, было не слишком удачно. Революция была задушена. В истощенной стране бесцеремонно хозяйничали представители новой буржуазии. Беспрерывная серия войн с коалицией европейских держав, возглавлявшейся Англией, держала в напряжении все народное хозяйство страны. Золото исчезло совсем, бумажные деньги, так называемые территориальные мандаты, выпущенные Директорией, быстро упали в цене на 97 процентов их номинальной стоимости. Напрасно для успокоения парижан весной 1796 года на глазах толпы были сломаны станки для печатания ассигнаций. Скоро были построены новые. Зато скупщики, посредники, спекулянты и Поставщики С интендантами быстро обогащались на перепродаже дворянских имений и на военных поставках провианта и амуниции. Продажность и взяточничество администрации не имели границ. Баррас, Ревбелль, Лавевельер, Карно и Бартелеми, составлявшие верховное правительство Директории, были слишком слабы и неавторитетны, чтобы очистить эту затхлую атмосферу. Еще меньшей популярностью пользовался Совет Пятисот — жалкая тень когда-то всемогущего Конвента.