Фундаментальные основы права. Компаративистика в юриспруденции.

Гутчисон отличает идею справедливости от права, называя справедливость несовершенным правом: «Некоторые права перед Богом и нашей совестью священны и так созданы, что они ради самой общественной выгоды не могут быть сопровождаемы силой и принуждением, но должны быть предоставлены доброму сердцу людей; они могут быть названы несовершенными правами (справедливостью)»[78].

Таково содержание учения глубочайшего из шотландских моралистов. Нельзя не удивляться глубине его анализа, но в то же время нельзя с ним согласиться. Из чувства нельзя вывести понятие идеи, не приписав чувству не принадлежащую ему способность суждения. Наблюдение над собой и над жизнью должны убеждать нас, что не ум отзывается на чувство, но чувство отзывается на умозаключение. Совершенно верно, что мы отличаем удовольствия, полученные от чувственных ощущений, от удовольствий доброго дела, и первые порицаем, а вторые одобряем. В этих случаях не одобряющим и порицающим нельзя считать чувство, не приписывая не принадлежащей ему способности суждения. Но в то же время совершенно верно, что чувство всегда находится в гармонии с умом, оно развивается вместе с развитием идей и даже способно, как бы независимо от ума, оказывать влияние на наше поведение, подобно тому как привычка оказывает давление на волю, хотя сама привычка и есть произведение воли.

В нас есть чувство общего блага независимо от какой бы то ни было выгоды; мы действуем во имя общего блага, не имея в виду получить одобрения даже в собственном чувстве, но это потому, что в нормальном человеке существует гармония между нравственными регулятивами и чувством. Поступая согласно регулятивам, человек чувствует, что он живет нормальной духовной жизнью. Извращение человека начинается с извращения не чувств, но идей, убеждений. Извращенный человек начинает с убеждения себя, что нравственные регулятивы суть нелепость, пустая выдумка философов, и чувство покоряется его идеям. Если бы мы не предположили существования нравственных регулятивов, то нам был бы непонятен приводимый Гутчисоном факт, а именно: мы не можем делать добро для доставления себе удовольствия, ибо эта мысль уничтожает само удовольствие добра. Данный факт появляется вследствие того, что мы, разделяя естественную гармонию между регулятивами и гармонирующим чувством, поступаем, так сказать, с нравственной неестественностью.

Кроме того, существенный недостаток теории Гутчисона заключается в том, что она не может вывести обязательность добродетели, так как здесь все сводится к тому, кто и в какой степени чувствует назревшую необходимость перемен. Человек нравственно извращенный мог бы отказаться от добродетели, потому что он не сознает в себе подобного чувства.

Наконец, теория Гутчисона неспособна объяснить различие между добром, справедливостью и правом, ибо в чувстве можно найти только одинаковое одобрение всех этих начал, но оно совершенно неспособно различить их. То различие, которое проводит Гутчисон между добром и правом (по внутренним побуждениям), есть только различие между полезным и добрым, а не между добрым и правовым. Если отождествить право с общим благом, то тогда мы уничтожим и правовое, и доброе. В этом случае добро перестает быть добрым в силу его принудительности, а правовое перестает существовать, так как исчезает в общем благе.

Можно согласиться с Гутчисоном в том, что справедливость есть несовершенное право и сознаваемое нами как справедливое может перейти в правовое, но тем не менее справедливое представляет собой самостоятельный момент в различии идей, а не что-то неоконченное, каким оно является у Гутчисона.

Некоторые шотландские мыслители сознавали недостаточность теории нравственного чувства. Так, Прис (Price) заметил: то, что приговаривает над всяким чувством, возвышает себя до понятия его самого и не может быть само простым чувством, так как ни одно чувство не может произнести приговора над другим, но может только ощутить свойственное ему.

По словам Дюгальта Стеварта, «представление о справедливом и несправедливом есть простое, не поддающееся дальнейшему анализу представление; оно выражает нечто объективное, приличествующее природе обозначаемых таким образом предметов, а не простое субъективное ощущение предметов – благожелание или неодобрение, подобное тому, которое возбуждают в нас чувственные предметы». Но, несмотря на все это, теория нравственного чувства имела много приверженцев, в силу нежелания современников (в Англии) обратиться к прирожденным идеям – теории, которая была противна сенсуалистическим настроениям того времени.

А. Смит. Среди последователей Гутчисона следует упомянуть Адама Смита и Дэвид Юма не потому, что они прибавили к теории, но в силу их знаменитости в других областях знания, благодаря которым стали известны их моральные теории, хотя они сами по себе вовсе этого не заслуживают.