Фунгус [litres]

– Что он там, черт подери, мелет? – нетерпеливо спросил Ордоньес.

– Он говорит, что если мы хотим заполучить его бутылку, то надо подняться к нему и забрать ее, – ответил молоденький солдат. – И что виной всему буржуазный строй, отобравший у него диван, – добавил он.

Человек в черном продолжал палить из револьвера, пока в барабане не кончились патроны. Это не имело ни малейшего смысла: он стоял так далеко, что пули не преодолевали и четверти разделявшего их расстояния. Тем не менее его появление произвело театральный эффект: эхо множило выстрелы, словно полк окружал целый отряд стрелков. Потом человек и гусыня повернулись к полку задом, демонстрируя глубокое презрение к захватчикам, и исчезли среди елей, подернутых туманом.

Колонна двинулась дальше. Даже самому себе Ордоньес не признался, что незнакомец его встревожил. Допускать подобные помыслы было бы опрометчиво, его люди должны видеть перед собой командира бравого и решительного. Антонио помахал в воздухе фуражкой, обнажив безупречный пробор, и приказал всем петь. Никто в мире не поет лучше, чем испанская пехота.

Антонио догадывался, что ему придется иметь дело с опасным стратегом. Хитроумным, изощренным. Все это было тщательно проработанным коварным планом: нелепые мосты, трупы гражданских гвардейцев, превращенные в статуи. Сомнений не оставалось: человек в черном, этот мастер психологической войны, рассчитывал их запугать, привести в замешательство. Мало того, они столкнулись с весьма образованным злодеем: «Если желаете заполучить мой винкауд, идите сюда и возьмите его». Негодяй перефразировал историческую цитату: когда во время сражения у Фермопил персидский царь велел спартанцам сдать оружие, царь Леонид ответил: «Приди и возьми».

Единственной загадкой оставалось упоминание дивана.

* * *

Антонио Ордоньес премного бы удивился, если бы узнал, что тип в черном пальто и шляпе ничего не смыслил ни в заговорах, ни в стратегии. Он всего лишь дебоширил, как все пьяницы.

О приближении войска Хик-Хик узнал в последний момент благодаря Коротышу. Насосавшись винкауда, он дрых у себя в комнате в Пустой горе, когда тот его разбудил. С похмелья пьяница ничего не разобрал, но постепенно встревоженный маленький фунгус заставил Хик-Хика почувствовать свое сообщение.

Коротыш видел колонну людей в синих мундирах и теперь старался вложить всю свою тревогу в отчаянный писк, напоминающий крики соколенка, дергая Хик-Хика за руку.

Тот почесал в затылке. Он не был уверен в том, что правильно понял сигнал. Однако чувствовал близкую опасность. Хик-Хик решил выйти наружу и увидеть все собственным глазами. А поскольку действовать следовало быстро, он приказал фунгусам построить для себя средство передвижения: взять крепкий и удобный стул и прикрепить к нему две длинные горизонтальные жерди, выступавшие за пределы сидения спереди и сзади и служившие ручками. В качестве носильщиков Хик-Хик выбрал двоих фунгусов с наибольшим числом ног. Один встал впереди, другой – сзади, их повелитель уселся в паланкин, и процессия покинула Пустую гору. Лысая Гусыня пристроилась у Хик-Хика на коленях, кроткая, как котенок. Они давно помирились. Человек терпел птицу, потому что она была единственным живым существом, чью кожу не покрывала холодная слизь, а птица терпела человека, потому что всегда старалась оказаться на стороне тех, кто командует парадом.

Носильщики бежали вперед с невероятной скоростью. Благодаря ногам, сплетенным из корней, и пальцам, способным уцепиться за любую поверхность, они отличались удивительным проворством. Нелепый паланкин фунгусы несли осторожно, двигаясь плавно, как медузы в морской глубине, словно закон всемирного тяготения был для них не писан. Они мчались по горам напрямки, пока гусыня не предупредила Хик-Хика яростным гоготом: там вдалеке, в долине, виднеется колонна вооруженных людей.

Он посмотрел вниз, себе под ноги, и глаза его, черные, как брови и как венчающий его голову котелок, налились ненавистью. Во время путешествия в паланкине он то и дело прикладывался к бутылке и снова был в стельку. Почему его опять преследуют? Он всю жизнь скрывался от полицейских, гвардейцев, агентов правительства. Почему его не оставят в покое? Даже сюда, на вершины Пиренеев, добрались система, порядок и правительство.

Хик-Хик слез со своего паланкина и, вне себя от ярости, двинулся вперед, сжимая в руке лефоше. Затем наугад выстрелил и закричал солдатам по-испански:

– Мерзавцы! Собаки! Сволочи! Срать я хотел на вашего Пракседеса Сагасту!

Под стать ему гусыня злобно гоготала: «Га-га-га! Га-га-га! Га-га-га!» Горное эхо множило выстрелы и ругательства: «Сагасту, асту, асту… Га-га-га! Диван, диван!» Истратив все патроны, Хик-Хик почувствовал себя последним идиотом: два батальона солдат молча взирали на него снизу, а он не знал, что еще предпринять. И прорычал первую фразу, пришедшую ему в голову:

– Вы позарились на мой винкауд, верно? Так идите сюда за ним, сволочи!

«Чи, чи, чи…» – ответило эхо.