Десятки жадных до работы рук принялись за дело, а Хик-Хик ждал у дороги, пытаясь кое-как укрыться от наводящего тоску дождя. На небе толпились тучи, множество туч, серых, как булыжная мостовая. Дождь лил, лил и лил. Даже на дне морском не так сыро. Фунгусам никак не удавалось справиться с поставленной перед ними задачей. Чтобы найти себе какое-нибудь дело, раздосадованный Хик-Хик углубился в лес.
Это была темная чаща, напоенная влагой. Среди деревьев стояли те самые огромные грибы. Хик-Хик брел под сводом ветвей и дубасил кулаком направо и налево. С одной стороны, от нечего делать, с другой – от злости и раздражения, но так или иначе его кулак превращал грибы в фунгусов. Той давней ночью, когда он разбудил от спячки первое чудовище, им двигала любовь: он вонзил нож в шляпку Кривого, думая о ней, о Майлис, непривычное чувство зарождалось тогда в его душе. Сейчас, когда Хик-Хик продирался сквозь мокрые ветки, спасаясь от полиции и государства, им владело другое чувство – ненависть. Он ненавидел человеческое общество, ненавидел весь существующий миропорядок, ненавидел преследователей. По правде сказать, ненавидел он и фунгусов, от которых не мог избавиться. С каждым ударом кулака появлялся новый монстр, который покорно следовал за ним. Один, другой, третий. Дождь перестал. Через некоторое время он разбудил столько чудовищ, что у него заболели запястья.
Хик-Хик отправился в лес в сопровождении гусыни и Коротыша, а сейчас за ним следовали дюжины и дюжины новых фунгусов. Вернувшись на дорогу, он с удивлением обнаружил, что вместо примитивного навеса монстры соорудили некое подобие высокой прямоугольной кабинки, сплетенной из гибких зеленых ветвей. Вот болваны! В результате своей лихорадочной деятельности монстры создали нечто, формой и размером напоминающее переносную исповедальню. Это ж надо – исповедальня! Как ненавидел он епископов и всю церковную шушеру! В итоге стадо баранов с тыквенными головами соорудило для него эту хлипкую кабинку, к тому же весьма неудобную: на извилистых горных тропах она будет ходить ходуном, как морковка в слоновьем хоботе.
Будь у Хик-Хика хорошее настроение и не промокни он до нитки, ситуация, скорее всего, показалась бы ему забавной. Но настроение было паршивым, а одежда – мокрой. Фунгусы, этим все сказано! Они могли построить десятки мостов за одну ночь, опустошить недра гор, а вот сделать более или менее приличную вещь, удобную и пропорциональную, – фигушки. Хик-Хик стал пинать плоские задницы, раздавать направо и налево пощечины по лицам, лишенным щек, подзатыльники по шеям без затылков. Все впустую: спорить с фунгусами бесполезно. Он быстро выдохся. К черту! Бедняга сдался и залез в дурацкое сооружение.
Кабинка с горизонтальными жердями теперь действительно напоминала примитивный паланкин. К одному из верхних углов фунгусы приладили флаг, и сейчас желтое полотнище развевалось высоко над их головами. Сиденье было привязано к жердям различной ширины полосками древесной коры. В стенах проделаны округлые оконца, расположенные в полном беспорядке, точно дырки в сыре. В этой своеобразной исповедальне – если можно так назвать это дикое сооружение – Хик-Хик и проделал остаток дороги до Вельи. Никогда еще он не чувствовал себя так глупо и так далеко от идеалов революции.
Вскоре у его ног открылась низина. Хик-Хик вышел из паланкина, чтобы рассмотреть ее получше. Перед ними в глубокой, как воронка, долине лежала Велья – домишки, громоздящиеся кучей между горными склонами. Можно было различить темные черепичные крыши, узкие улочки, колокольню… Ту же сцену жители города видели по-другому: сотни чудовищ надвигались на них с высоты – орда демонов с огромными головами и лапами-корнями, увенчанными страшными крючьями. Близился Страшный суд.
Когда Хик-Хик был мальчишкой, ему нравилось топтать муравейники и наблюдать за тем, как суетятся толпы крошечных насекомых. Отсюда, сверху, Велья напоминала растревоженный муравейник. Церковный колокол гудел и гудел, предупреждая горожан о смертельной опасности. Однако его предостережение не могло ничему помочь: мужчины и женщины бегали взад и вперед в лихорадочной, но бессмысленной панике – бежать им было некуда.
Коротыш, который всегда держался поближе к Хик-Хику, смотрел на него, и в глазах фунгуса горело нетерпение. Его повелитель
К счастью для Вельи, Хик-Хик был, с одной стороны, человеком горячим, с другой – нерешительным. Его порыв длился недолго, очень недолго, обычно меньше, чем содержимое бутылки. Колокольный звон. Сколько времени он не слышал колоколов? Вышло так, что этот звук, столь характерный для цивилизованного мира, напомнил ему о материях, которые были превыше всех людских раздоров.
Нет, им овладело не сочувствие, а самая обычная лень.