Функция: вы

Он молча подбирает письма, обходит стол и, уйдя мне за спину, включает копир. Я слышу, как ворочаются тяжелые, остывшие внутренности. Мужчина запускает пачкой все листы, и бумага хрустит, просачиваясь в приемник, и свистит, вылетая с другой стороны. Вжик, вжик, вжик.

– Почитай сам, – наконец роняет он. – Там все написано.

Знать не знаю, что я сделал не так, но между нами снова стена: сплошь из его ничего, из моей близости к Минотавру. Шелестит дождь. Копир высвистывает листы. Я смотрю в книжку и ничегошеньки не понимаю, потому что прямо сейчас хочу понять другое, и дневник тут ни при чем.

– Где мы? – Я разворачиваюсь на стуле.

Вжик, вжик, вжик.

– Вы сказали, это особенное место. Но что в нем особенного? Почему вы тоже здесь?

Он молчит, сосредоточенный на письмах. Я всего лишь голос за его спиной. Мелкий порожек в привычном течении дел, завихряющий воду, и, господи, наверняка думает он (думаю я): какими настырными бывают дети.

Письма закончились. Копир прокручивает пару шестерен, выгружает очередной лист и тоже замолкает. Тишина убийственна. Дождь не в счет. Я исступленно пялюсь в спинку своего стула.

Мужчина возвращается к столу.

– Лабиринт привел тебя сюда, потому что такова твоя воля. Ты сам понимаешь, чего хотел?

– Ну, я… У меня не было какой-то цели. Я просто шел.

Он смотрит на меня, потом на оригиналы, на копии:

– Это не так.

– Я хотел побыть один. Но я всегда хочу быть один.

Мужчина вздыхает и облокачивается на стол. Я вдруг жалею, что начал этот разговор, потому что собеседник склоняется так низко, что наши взгляды встречаются, и я оказываюсь не готов.

– Послушай меня, – просит мужчина. – Есть некая правда. Возможно, ты не осознаешь ее. Возможно, просто не хочешь озвучивать постороннему. Но оба варианта означают, что ты не готов говорить. Если я тебе объясню, что это за место, ты узнаешь правду о себе, минуя годы рефлексии. Ты можешь не согласиться с ней. Это нормально. Однако озвученная правда заживет в твоей голове собственной, отнюдь не гармоничной жизнью. И это опасно. Это может доломать тебя. Ты действительно хочешь, чтобы я ответил?

Я молчу, а он смотрит, долго-долго, и это спокойный, но жесткий, внечеловеческий взгляд. Таким редко останавливаются на порожках и завихрениях.

– Ты не знаешь, чего хочешь. Таков естественный предохранитель. Мозг всегда будет защищать себя от тебя, от разрушения рабочих конструктов. Он – устойчивый продукт миллионов лет эволюции, ты – хрупкая сумма биологических и социальных факторов, потребностями которой, выживая, можно пренебречь. Он уже сбросил часть балласта. Семья, прошлое, будущее – у тебя ничего этого нет. Если ты и дальше будешь неосторожен с правдой, а ход твоих мыслей вновь поставит под угрозу само твое выживание, мозг продолжит уничтожать твою личность, выбрасывая за борт столько ее слоев, сколько необходимо, чтобы тебе стало необратимо все равно. Ты хочешь, чтобы было все равно?

– Нет, – вымучиваю я.

– Прекрасно, – молвит он. – В таком случае я дам тебе пару советов.

Он выпрямляется, позволяя мне судорожно вдохнуть. Я как будто минуту был под водою.

– Оставь его. Минотавр не изменится. Ты никогда не станешь сколь-нибудь ценнее. Может, в начале и был интерес. Но теперь с тобой все понятно. Ты такой же, как все здесь. И совсем не такой, как он.

Я не хочу это слышать. Не хочу понимать. Но слышу и понимаю.

– Однажды он уйдет, – продолжает мужчина. – Он умный, он найдет способ. Если ты не сделаешь этого первым, то можешь снова сюда попасть. И тогда окажется, что ты глуп, а не только юн. Ему никто не нужен, но это следствие. Следствие того, что он целый. Его не нужно ни дополнять, ни заполнять. Все, что его волнует сейчас, – ошибка, из-за которой он здесь оказался. Когда он исправит ее, то не оглянется даже на тех, кто терпел его гораздо дольше. Уйди. Найди себе дело. Укрепи эмоциональные связи с людьми, похожими на тебя. Тогда, чтобы тебя слушали, достаточно будет начать говорить. А еще – ешь. Каждый день. Не будь наивным. И когда, начитавшись, решишь покинуть это место, проверь, чтобы книги, которые ты брал, стояли на месте.

Он кивает на второй этаж, будто там моя комната, в которой нужно прибраться. Будто все это – список повседневных дел. Оставь то, найди это, ешь, не будь наивным. Проще простого. Он уходит жечь письма, а я остаюсь читать.

Не знаю, сколько проходит времени. Здесь оно меряется книгами, прочитанными и сожженными, куда реже – густотой закатов. Но когда я наконец решаюсь уйти, истребив следы своего пребывания, в окнах сияет чистое стеклянное утро. Незнакомый город пуст и безмятежен. Все кажется немного прозрачным, просвечивающим. В высоком небе проступает космос.

Мужчина курит, присев на подоконник. Рядом небрежно сброшен плед. Он смотрит перед собой, но это взгляд в никуда: сквозь шкафы, библиотеку и стены. Можно подумать, он наблюдает за тем, как солнце взбирается на город с другой стороны планеты.

Я подхожу. Не отвлекаясь от мыслей, он спрашивает:

– Уже решил, куда пойдешь?

– К Мару.