Функция: вы

– Я знаю, что Ариадна после того, как попала в лабиринт, тоже не встречалась со своей контрфункцией. И я хотела сказать, что на самом деле, таким, как вы с Виком, непросто понять таких, как мы. Для вас контрфункции – часть новой жизни, вы видитесь с ними, много думаете о них, а для нас они заканчивают прошлую, и причины начать еще одну… Ну, нелегко найти. Не то чтобы до Вика я была депрессивной или подавленной, нет, наоборот. Я была счастлива. Спасти того, кто может спасти остальных, – какой еще нужен смысл? Вот почему на фоне их жизней собственная кажется такой… Крошечной. Вы с Ариадной никогда не говорили об этом?

Я помолчал. Прежде я не думал об этой разнице.

– Мы… Не говорим о ееконтрфункции. Это глупость, знаю, ведь она ничего не чувствует. Но я все равно боюсь причинить боль.

– Это не глупость. А твое решение. Не причинять боль.

– Спасибо, сойдет за отмазку.

Тамара выдохнула: горестно, моим именем. Я уставился в сторону клуба:

– Извини. Из меня сейчас неприятный собеседник.

– Тогда просто послушай, хорошо?

Я вздохнул, готовясь к пересдаче.

– Когда Дедал позволил мне спасти Агату, а она смогла вытащить моих сестер из, мм… Ну, не самых приятных обстоятельств, и дать им убежище, а потом шанс на новую жизнь… В общем, тогда я поняла – дело сделано. Мир не сможет долго сопротивляться таким, как она. Так что как-то я легла спать. Просто, как ночью, но почему-то проспала две недели. Потом еще месяц. И так далее. Иногда я просыпалась, но совершенно не знала, что с этим делать, так что в конечном счете я старалась снова заснуть. Кажется, я совсем не ела. И постоянно спала. Ты, наверное, знаешь, как это называется.

– Нулевая функция, – растерянно откликнулся я. – Поэтому все знают тебя только с Виктором? Но когда ты пришла на самом деле?

– Пять лет назад.

– И которых вы в дубле два года?

Тамара кивнула, вкрадчиво улыбаясь, но я по-прежнему ничего не понимал.

– Два года, – медленно повторил. – Столько же, сколько и мы.

– Минус шесть недель, в которые Вик мариновал все за и против.

Смутно догадываясь, что будет дальше, я выпутался из ее рук и рассеянно оглянулся на пассату:

– Хочешь сказать, мы как-то повлияли на его решение?

– Ты повлиял. Тем, что сделал для Ариадны.

Тамара снова попыталась взять меня за локоть, но я отшатнулся.

– Я ничего не сделал. Это не моя идея, и Ариадна еще не в порядке.

– Но она будет. Вот увидишь.

– Ты не знаешь этого наверняка. Никто не знает.

Ее брови так жалобно всколыхнулись, будто я сказал, что не смогу больше ходить. Я знал этот взгляд, я ловил его на себе каждый раз, когда кто-то вспоминал про мои одиннадцать. Пора было выбираться из этого разговора.

– Послушай… – начал я.

– Нет, – покачала головой Тамара. – Ты послушай. Ты обещал.

Я захлопнулся, желая покинуть собственное тело и оказаться примерно нигде.

– Все знают, что раньше Вик был другим. Поэтому Олья ему так не доверяет. И к Максу он всегда относился как к проекту, а не человеку, которому нужна была помощь. Разумеется, тот прежний Вик не понял того, на что ты пошел, став дубль-функцией. Он видел лишь сплошные издержки. Но ты сделал больше, чем поменял жизнь на жизнь. Ты ее приумножил. Ты дал Ариадне еще один шанс, взяв его из ниоткуда. Такое, разумеется, не проходит для окружающих незамеченным, и он… – Тамара опустила ресницы. – Вик хорош во многих вещах. Но не в том, чтобы делиться с людьми волей к жизни. Он думал, его это не задевает, но, как оказалось, – очень. Мужчины слишком эгоистичны, чтобы смириться с неспособностью приумножить жизнь… В любой ее форме. А я… Мы не то, чтобы были близки. Но так вышло, что он знал меня, а я знала его. И то, что ты сделал для Ариадны… Заставив Вика вглядеться в тебя, в твой выбор, ты сделал это и для меня. Агата жила бы, даже если бы я спала. Но я больше не хочу спать. Я тоже хочу жить, готовить вкусное, радоваться. Любить. И хочу, чтобы ты знал – это все благодаря твоему решению. Чтобы помнил об этом, когда сомневаешься. Я благодарна тебе. Вик благодарен тебе. И Ариадна… Я верю, она тоже будет благодарна.

Улицу прорезал свет чужих фар. Я перевел взгляд и увидел крадущуюся по встречке машину – спортивную, ярко-оранжевую, с матовой чернотой вместо окон. Тамара рассеянно вторила мне поворотом головы, и тогда, не видя ее лица, не позволяя рассеивать улыбкой клубящийся сумрак, я спросил:

– Если бы Виктор погиб, как Стефан, ты хотела бы оказаться на ее месте? Тогда ты тоже была бы рада, что тебя спасли?

Тамара дрогнула. Вместо сотни громких, обезболивающих надеждой слов.

– Ты прав, – тихо согласилась она. – Жизнь жизни рознь. Но я верю, что существует единый знаменатель. Такой особой силы слова́, что они любому смогут вернуть волю к жизни. И я верю, Миш, уверена на миллион процентов, и Вик со мной согласен – ты ближе всех к тому, чтобы понять их.

Я ничего не ответил. Тогда Тамара подалась ко мне, обхватывая руками шею, вынуждая склониться, уткнуться в ее пахнущие домом волосы и с тоской подумать: бред. Какой же это наивный, счастливый бред.

– Не отчаивайся, – прошептала она.

– Не могу… – прохрипел я. – У меня уже нет сил…