Фурии Кальдерона

Глаза Дороги озорно блеснули, а на губах мелькнула улыбка, но голос его звучал серьезно, даже резко.

– Не забывай, зачем мы здесь, Хашат.

– Ради Испытания, – кивнула та и повернулась обратно к Тави. – Ну, алеранец? Ты принес Благословение?

Тави вздрогнул и вдруг ощутил себя дурак дураком. Он ведь и забыл. Со всеми этими страстями он совсем забыл про Испытание. Он забыл, что использовал тот гриб, который был нужен ему, чтобы одержать победу над Китаи. И хоть он и спас девушке жизнь, Испытание он проиграл. Жизни его теперь цена – ломаный грош. И мараты – все их кланы – навалятся теперь на его народ.

– Я… – начал Тави.

Он машинально сунул руку в сумку – и наткнулся там на теплые пальцы. Тави увидел, что Китаи осторожно убирает руку из его сумки. Взгляды их на мгновение снова встретились, и он скорее ощутил, чем увидел, в ее глазах безмолвную признательность, восхищение его смелостью.

– Глупо все-таки, – шепнула она и снова закрыла глаза.

Не в силах вымолвить ни слова, Тави снова полез в сумку и нащупал там подсунутое Китаи второе Благословение Ночи. Разумеется, он снова укололся о шипы. Окровавленными пальцами достал он его из сумки и протянул Дороге.

Дорога опустился на колени и торжественно принял у Тави Благословение. Он посмотрел на гриб, потом перевел взгляд на бедро Китаи, на подсыхающую на нем корку желтого яда. Глаза его вдруг расширились: он понял. Он повернулся к Тави и, склонив голову, внимательно посмотрел на него. Почему-то Тави не сомневался, что вождю гаргантов известно все, что произошло внизу. Дорога протянул руку и положил свою огромную ладонь на голову Тави.

– Я очень любил ее мать. Китаи – все, что осталось у меня от нее. Ты смелый, алеранец. Ты рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее. И, сделав это, ты спас не одну, а двух моих любимых. Всю мою семью.

Марат поднялся с колен и протянул Тави руку.

– Ты защитил мою семью, мой дом. И Единственному угодно, чтобы я вернул тебе этот долг, алеранец.

Тави глубоко вздохнул и покосился на Хашат. Глаза воительницы возбужденно вспыхнули, и она положила руку на эфес своей сабли.

– Идем, юноша, – негромко произнес Дорога. – Моей дочери нужно отдохнуть. И если ты хочешь, чтобы я вернул тебе долг, мне нужно многое сделать. Ты пойдешь со мной?

Тави набрал воздуха в грудь, и собственный голос показался ему сочнее, увереннее, чем прежде. По крайней мере, он не дрогнул и не сорвался.

– Я иду с тобой.

Он принял руку Дороги. Огромный марат блеснул зубами в свирепой улыбке и рывком поднял Тави на ноги.

Глава 35

Амара в отчаянии сняла свой ремень и изо всех сил заколотила пряжкой о прутья решетки, которой было забрано крошечное окошко их камеры.

– Часовой! – крикнула она, надеясь, что голос ее звучит достаточно властно. – Часовой, а ну, немедленно иди сюда!

– Зря стараешься, – заметил Бернард, растянувшись на матрасе у дальней стены. – Они все равно ничего отсюда не услышат.

– Так ведь несколько часов прошло! – возмутилась Амара, беспокойно расхаживая взад-вперед перед дверью. – Чего ждет этот идиот Плювус?

Бернард потеребил бороду:

– Это зависит от того, насколько он трус.

Она остановилась и посмотрела на него:

– Что вы имеете в виду?

Бернард пожал плечами:

– Если он честолюбив, он пошлет своих доверенных людей узнать, что происходит. Он попытается использовать ситуацию себе на пользу.

– Но вы в этом сомневаетесь?

– Ну, непохоже, чтобы он действовал таким образом. Гораздо вероятнее, он приказал уложить Грэма в постель, а сам послал курьера в Риву сообщить им о сложившейся ситуации и испросить инструкций.

Амара выругалась:

– Но ведь для этого нет времени. Он наверняка предусмотрел это. Он расставил дозоры рыцарей Воздуха по всему периметру долины, чтобы перехватить любого летающего посыльного.

– Он? Тот, у брода? Который стрелял в Тави? – Голос Бернарда почти не изменился, но в нем проскользнула жесткая нотка.

Амара сложила руки на груди и устало прислонилась к двери. Если бы это могло помочь, она бы расплакалась.

– Да. Фиделиас. – Горечь, прозвучавшая в ее голосе, удивила даже ее саму, и она повторила это имя, на этот раз тише. – Фиделиас.

Бернард повернул голову и долго внимательно смотрел на нее:

– Ты знаешь его.

Она кивнула.

– Ты не хочешь об этом говорить?

Амара кашлянула:

– Он мой… был моим наставником. Моим патрицерусом.

Бернард сел, нахмурившись:

– Он курсор?

– Был курсором, – сказала Амара. – Он спутался с заговорщиками. – Она покраснела. – Возможно, мне не стоит говорить об этом, доминус?

– Не хочешь, не надо, – успокоил он ее. – И называй меня просто Бернард. Пока мы заперты в этой каморке, мне кажется, мы можем обойтись без формальностей. Для них здесь тесновато.

Она слабо улыбнулась ему:

– Что ж, пусть будет Бернард.

– Он был твоим другом, этот Фиделиас?

Она молча кивнула, пряча от него глаза.

– Больше, чем другом?

Амара вспыхнула:

– Если бы он сам захотел этого. Когда я начала учиться у него, мне было всего тринадцать и он был для меня всем. Но он не воспользовался. Он не… – Голос ее оборвался.