Фурии Кальдерона

– Он не воспользовался своим положением, – предположил Бернард. Амара промолчала. – Что ж, я уважаю это в мужчине.

– Он хорош, – сказала она. – Я хочу сказать, он опытен. Один из лучших. Послужной список у него больше, чем у любого из курсоров, и говорят, что многое в этом списке опущено. Некоторые из его операций вошли в учебники. Он спас жизни тысячам людей, которые даже не подозревают о его существовании. – Она помолчала. – И если бы вы спросили меня об этом неделю назад, я бы даже не сомневалась в том, что в стране невозможно найти человека, более преданного Короне. – Она снова услышала в своем голосе горечь. – Большего патриота.

– Может, в этом все дело, – неохотно заметил Бернард.

Амара нахмурилась и посмотрела на него:

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, в мире есть две разновидности плохих людей. То есть быть плохим можно по-разному, но, если разобраться, тех, кто причиняет другим зло умышленно, можно разделить на две группы. На тех, кто считает, будто в мире нет никого и ничего важнее их самих. И тех, кто считает, будто в мире имеется что-то более важное, чем человеческая жизнь. Не исключая, кстати, их собственную. – Он покачал головой. – Первых, конечно, больше. Мелочные, ничтожные. Они повсюду. Им просто наплевать на всех остальных. Они и дохлой вороной не поделятся ни с кем. Но по большей части и зла от них не так много. Другие – вроде этого твоего патрицеруса. Те, кто ценит нечто превыше своей и любой другой жизни. Ради этого они готовы биться, готовы убивать, и каждый раз они будут убеждать себя в том, что якобы это необходимо. Что это единственный верный путь. – Бернард покосился на нее. – Вот эти опасны. Очень опасны.

Амара кивнула:

– Да. Он опасен.

– Кто сказал, – буркнул Бернард, – что я говорил про Фиделиаса? – (Амара пристально посмотрела на него.) – В конечном счете все сводится к простым людям. Невозможно построить идеальное государство без людей, которые верили бы в него. Поддерживали бы его. Государство существует для того, чтобы защищать людей. Мне кажется порочным жертвовать людьми ради того, чтобы защитить государство.

– Не так все просто, доминус.

– Правда? Вспомни, кто тебя этому учил. – Бернард говорил мягко, но уверенно. – Как раз сейчас он находится где-то здесь, недалеко, и, возможно, считает, что поступает правильно. Вóроны, да он наверняка убежден, что прав. Якобы он знает то, чего не знают другие, и поэтому право выбора принадлежит ему, а не кому-то еще.

Она откинула волосы с лица:

– А как мне узнать, прав он или нет?

Бернард встал и подошел к ней. Он положил руку ей на плечо и заглянул в глаза.

– Здоровое дерево не растет из гнилых корней, Амара. Великое предприятие невозможно начать с предательства. С обмана тех, кто верит тебе.

На этот раз слезы все же обожгли ее глаза, и ей пришлось зажмуриться на мгновение. Он легонько привлек ее к себе, и она прижалась к нему, набираясь его тепла, его сил.

– Не знаю, что еще можно сделать, – призналась она. – Я перепробовала все возможное, чтобы остановить надвигающуюся беду. И всего оказалось мало, а ведь Гай положился на меня. Он доверил мне судьбу операции…

– Порой, – заметил Бернард, – самое умное – это ничего не делать. Иногда приходится просто ждать, пока события не начнут разворачиваться, и лишь потом действовать. Наберись терпения.

Она тряхнула головой.

– Но некогда же, – возразила она. – Нам нужно вытащить сюда хоть кого-то. Вы должны заставить их выслушать меня или…

Бернард положил свои ручищи ей на плечи, легонько обнял и прислонил ее плечами к тяжелой деревянной двери. Потом навалился на нее и, пригнув голову, прижался своими губами к ее губам. Поцелуй получился недолгим, но страстным.

Амара открыла глаза. Губы его оказались мягкими, горячими, и она вдруг разозлилась. Он что, принимает ее за бездумную болтушку, за неопытную школьницу, которую можно сбить с толку поцелуем?

Но… но его тепло, его близость утешали, успокаивали. И мягкая сила его рук, его тела ободряла и пугала одновременно. И запах его – запах кожи, и свежего ветра, и чего-то еще… такого… непонятно чего, но наверняка мужского – ей вдруг захотелось сорвать с себя одежду и голышом купаться в этом запахе.

Она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но вдруг поняла, что ее ладони просто покоятся на его мускулистой груди, словно оценивая его силу, его жар, а ее губы сами собой ищут его губы. Он издал негромкий голодный звук, прижимаясь к ней еще сильнее, и сердце ее забилось быстрее. Она злилась на него. Ну конечно же. Ей нужно заниматься делом. И как бы замечательно от него ни пахло, как бы тело ее ни откликалось на его…

Раздраженно зарычав, она оборвала поцелуй. Он чуть отодвинулся от нее, снова заглянув ей в глаза.

– И что, по-твоему, ты делаешь? – спросила она, хотя и не так громко и возмущенно, как ей хотелось бы.

– По-моему, меня заперли в крошечную каморку с красивой женщиной, – невозмутимо отозвался Бернард. – И я ее целую.

– Мне некогда целоваться, – заявила Амара, но взгляд ее против воли скользнул к его рту, а губы ощущали себя так, будто их обманули.