Фурманов

…Через неделю книга будет в руках. С удовлетворением, с надеждами возьму ее, буду верить и ждать, что станут о ней говорить, говорить обо мне; что «Чапаевым» открывается моя литературная карьера; что буду вхож и принят более радушно, чем прежде, на литсобраниях, в газетах, журналах. Это — неизбежно свершится». Но… «Нет больше погони за грошовым, мимолетным успехом… Он смешон. Его стыжусь… Вот почему, между прочим, не разменивался на статьи, а написал большую книгу… На «Чапаева» смотрю как на первый кирпич для фундамента… Готовлюсь ко второй работе, это верно будут «Таманцы», про которых говорил с Ковтюхом. (Он не решил еще окончательно, что будет раньше, — «Таманцы» или «Мятеж». — А. И.)

…Я себя мыслю наиболее целесообразно использованным именно в литературной работе…»

И опять, и опять он думает о литературе, которая должна быть близка народу, которая должна служить делу общей борьбы.

«Теперь эпоха борьбы, не отдыха. Вот лет через восемьдесят, когда везде будет советский строй, нечего и некого будет опасаться, не будет больше Пуанкаре, Ллойд-Джорджей, Борисов Савинковых, Махно и Пилсудских, Мартовых, Данов, Черновых и прочих, — да, тогда каждый индивидуально может быть, пожалуй, свободен… И делай, что тебе вздумается, только не злодействуй.

Теперь — борьба. Борьба за это новое, свободное сообщество Хочешь ты его или нет? Если хочешь, то не ограничивайся в хотении своем одними безответственными и ни к чему не обязывающими словами, а дело делай. Если же не хочешь, то есть активно, по-настоящему, серьезно и на деле, тогда примирись с мыслью, что ты недалеко ушел от Бориса Савинкова, организующего заговоры против Советской России. Говори прямо — хочешь или нет оставаться а lа Савинков? Если да — что ж с тобой поделать: открыто выступишь — бит будешь; в скорлупу свою скроешься, замкнешься — презираем будешь!..»

Как бы завершая все свои мысли о задачах искусства, которые были намечены еще в первых дневниковых записях десять лет назад, Фурманов пишет статью «Спасибо».

«Настоящим, подлинным художником нельзя считать того, кто занят в искусстве разработкой элементов исключительно формальных…»

«Настоящий художник всегда выходить должен на широкую дорогу, а не блуждать по зарослям и тропинкам, не толкаться в скорбном одиночестве…

Художник лишь тогда стоит на верном пути, когда он в орбиту своей художественной деятельности включает основные вопросы человеческой жизни, а не замыкается в кругу интересов частных и групповых…»

«Надо уметь ловить пульс жизни, надо всегда за жизнью поспевать, — коротко сказать, надо быть всегда современным, даже говоря про Венеру Милосскую…»

Это его программа!.. Партийная программа, находящая органическое воплощение в собственной художественной практике.

Он еще не был тогда знаком, Дмитрий Фурманов, с Владимиром Маяковским, да и Маяковский не написал еще тогда своих замечательных строк, которыми можно было бы лучше всего выразить те мысли Фурманова, которыми пронизаны страницы его дневника, носящие общее заглавие: «Чапаев» и счастье».

Я счастлив,
что я
этой силы частица,
Что общие
даже слезы из глаз.
Сильнее и чище
нельзя причаститься
Великому чувству
по имени
— класс!..

18 марта 1923 года «Чапаев» вышел в свет.

Вручая Фурманову первый экземпляр, еще пахнущий типографской краской, Пантелеймон Николаевич сказал:

— Хорошо. Очень хорошо. Это одно из лучших наших изданий… Особенно в таком роде — в таком роде еще не бывало. Это ново. Очень, очень хорошо…

И опять с самой дорогой своей книжкой в руках (второй экземпляр он оставил с теплой надписью Лепешинскому) Дмитрий мчался по московским улицам.

Торжествуя, он вручил ее Нае, Анне Никитичне, своей героине — Зое Павловне…

И они целый день просидели рядом над книгой, перелистывая страницы, снова вчитываясь в такие уже знакомые слова, которые совсем по-иному, чем в рукописи, глядели на них со страниц этой совместно пережитой и совместно выстраданной книги.

А вечером он уже записывал в дневник: «Теперь — теперь за «Мятеж». Лепешинский… обещал выписать из Турктрибунала все «мятежные» материалы. Отлично… Взволнован. Хочу писать, писать, писать…»

О «Чапаеве» сразу заговорили критики, заспорили о том, к какому жанру отнести эту книгу: что это, мемуарные записки политработника или произведение искусства?