Фуше

Одновременно с Фуше и старинное аббатство, служившее усыпальницей многих поколений французских монархов, явился Шатобриан. «Вначале я вошел в церковь, — вспоминал знаменитый автор «Рене», — стена, смежная с монастырем, разрушилась; древний храм освещала одна-единственная лампада. Я вознес молитву у входа в подземелье, куда на моих глазах опустили прах Людовика XVI; сердце мое, полное тревоги за будущее, исполнилось глубокой благочестивой печалью, какой я, пожалуй, не испытывал никогда в жизни. Перед покоями короля никого не было; я сел в углу и стал ждать. Внезапно дверь отворилась, и в комнату безмолвно вошли порок об руку со злодеянием — господин де Талейран об руку с господином Фуше; адское видение медленно проплыло мимо меня и скрылось в кабинете короля. Фуше спешил поклясться своему повелителю, что будет служить ему верой и правдой; верноподданный цареубийца, преклонив колена, жал рукой, приблизившей смерть Людовика XVI, руку брата короля-мученика; клятву скреплял епископ-расстрига»^{841}.

Беседуя с Людовиком XVIII, Фуше, по его словам, пытался побудить короля не распускать палаты, принять трехцветную кокарду в качестве национального символа и расформировать королевскую гвардию. «Одним словом, — пишет Фуше, — я хотел увидеть Людовика XVIII во главе… революции, и, таким образом, содействовать закреплению ее результатов»^{842}. Фантастическое намерение, если оно, конечно, в самом деле существовало, остается мечтой… Все предложения Фуше, рассматривавшиеся в королевском совете, были отвергнуты, в то время как сам король заявил, что скорее вернется в Гартвелл[99], чем согласится их принять^{843}.

Рассуждая о роли, сыгранной Фуше во время «Ста дней», Рэй Кабберли, специально исследовавший этот вопрос, замечает: Фуше, по всей вероятности, был архитектором реставрации, но он не был ее причиной: причина заключалась в силе обстоятельств. Все, что сделал Фуше, — это то, что он попытался найти наилучший выход из скверной ситуации^{844}. Что же, в каких-то деталях Кабберли, возможно, и прав; можно спорить с ним, можно согласиться с его мнением. Но важно другое — признание того несомненного факта, что герцог Отрантский пытался определить судьбу страны, исходя из своих личных интересов. Жюль Мишле как-то сказал: «Люди жертвуют собою лишь ради того, что считают беспредельно великим. Для жертвы нужен алтарь, нужно божество…». Таким божеством для Фуше был… он сам. «Фуше во всем действовал только для себя»^{845}. Себе в жертву он приносил Францию, свое Отечество, подчиняя все единственной цели — ничего не потерять лично.

Глава V МАВР СДЕЛАЛ СВОЕ ДЕЛО…

Горек хлеб изгнания, и круты чужие лестницы.

Данте

Смерть — венец наших неудач.

Вовенарг

Вечером 8 июля 1815 года Людовик XVIII водворяется в Тюильри. Префект Шаброль, встретивший христианнейшего короля у городской заставы, произносит прочувствованную речь: «Сто дней, — говорит он, — прошло с тех пор, как ваше величество, провожаемый слезами и рыданиями народа, покинул столицу». Бурбоны во второй раз возвращаются на престол, а Фуше в пятый раз становится министром полиции. Старый «цареубийца» как к себе домой является во дворец и, кажется, не испытывает ни малейшего неудобства, очутившись в толпе шуанов, эмигрантов, ветеранов легитимизма. «Мужественная» готовность Фуше стать на сторону победителей сразу же получает самую лестную оценку. «Милостивый государь, — говорит, обращаясь к нему, брат короля, — вы видите, насколько я счастлив, насколько доволен; вступление (в Париж) было восхитительно и этим мы обязаны, по большей части, вам»^{846}.