Фуше

Раздраженные позорной эмиграцией в Гент, Бурбоны являются во Францию пылая жаждой мести. Лишь только они появляются во дворце, все гарантии, на которых настаивал Фуше, забыты. По стране прокатывается волна «белого» террора, «грозившая смести на своем пути все, что ей противостоит». Его превосходительству господину Жозефу Фуше поручают составить списки противников режима. «Мы должны довериться герцогу Отрантскому, — с язвительной усмешкой замечает Талейран, — …он не забудет ни одного из своих друзей, составляя список»^{854}. 24 июля Фуше покорно составляет список, не забыв включить туда своего ближайшего помощника Реаля, с которым он был неразлучен с начала Революции^{855}. Список, составленный герцогом Отрантским, устрашающе велик: в него входит от 100 до 300 фамилий^{856}. Лавалетт в своих мемуарах называет даже цифру 2 тыс. человек^{857}. Реакция нарастает и, как прожорливый Молох, требует все новых и новых жертв, «страсть к проскрипциям, — вспоминал Фуше, — овладела всей… роялистской партией…»^{858}. Услужливость Фуше не спасает его от ненависти ультрароялистов (кстати, само слово «ультрароялисты» — изобретение герцога Отрантского^{859}). Сам король с трудом переносит присутствие этого «гибельного человека»^{860} в своем окружении. Вокруг Фуше постепенно обоазуется вакуум. Один из тайных королевских агентов, «присматривавших» за министром полиции, сообщал своему начальству: «Герцог (Отрантский) кажется спокойным и подчас даже веселым, но вся эта веселость — напускная, и те, которые могут наблюдать его дома, никогда не видели его столь печальным и озабоченным». Чуть ли не единственный человек, склонный высоко оценивать достоинства Жозефа Фуше — Тибодо, замечает по поводу герцога Отрантского следующее: «С простыми манерами и внушающей доверие внешностью Фуше соединял проницательность и ловкость в ведении дел; он был доступным, обязательным, добрым другом; он выказывал по отношению ко мне приязнь, которая казалась мне искренней»^{861}.

Министр его величества короля не считает свое положение безнадежным. Он цепляется за власть — в последней, отчаянной попытке остаться наверху. Жозеф Фуше отлично знает, что его сила — в слабости хозяев. Поэтому он старательно пугает Бурбонов, стремясь подчеркнуть непрочность их теперешнего положения. «Фуше понял, — писал Шатобриан, — что его пребывание на посту министра несовместимо с конституционной монархией: не в силах ужиться с законным правлением, он попытался возвратить политическую жизнь в привычное для него русло. Он сеял лживые слухи, он пугал короля выдуманными опасностями, надеясь вынудить его признать две палаты, созванные Бонапартом, и принять поспешно завершенную по такому случаю декларацию прав; поговаривали даже о необходимости удалить Monsieur[101] и его сыновей: предел мечтаний заключался в том, чтобы оставить короля в полном одиночестве»^{862}. Бурьенн свидетельствует о том, что в саду Тюильри агенты Фуше средь бела дня кричали: «Да здравствует император!», «чтобы, — замечает он, — произвесть тревогу под самыми глазами короля, заставить его сомневаться в показываемом к нему расположении…»^{863}. Но то ли слишком жидки и фальшивы эти некогда грозные клики, то ли чересчур знакомы лица кричавших, — маневр Фуше не удается. И тогда он еще раз удивляет и своих друзей, и своих врагов.

1 августа 1815 года его светлость герцог Отрантский женится на молодой, красивой и богатой аристократке Габриэли-Эрнестине де Кастеллан-Мажестре. Невесте 26 лет, жениху — на 30 лет больше. Свадебный контракт, — невиданная честь, — подписан христианнейшим королем Людовиком XVIII. У парижских сплетников появляется благодатная тема для разговоров. Никто не может дать рационального объяснения этому поступку. Роялисты злопыхательски объясняют этот брак меркантильностью г-жи Фуше № 2, прельстившейся миллионами «чудовища». Люди, настроенные по отношению к герцогу Отрантскому менее враждебно, считают, что он взял жену в дом «для представительства», чтобы было кому устраивать званые приемы. Вероятно, этот неожиданный брак преследовал цель доказать всем врагам, настоящим и потенциальным, что положение его превосходительства Жозефа Фуше достаточно прочно, коль скоро он занялся устройством семейного очага. «Герцог проявил всю мыслимую галантность по отношению к своей новой супруге, — ехидничал шпионивший за Фуше Фудра. — Он отправился в постель вместе с ней, строго-настрого наказав, чтобы никто не беспокоил его раньше десяти часов утра»^{864}.