Футуризм и безумие (сборник)

Трудно и бесполезно говорить о будущем футуризма, о тех формах, в которые он со временем может вылиться. Тут ему не избежать, я думаю, в конце концов, в свою очередь, того же академизма и пошлой благонамеренности, против которых он так горячо ополчается нынче… Да у таких направлений, как футуризм – и нет будущего, а есть лишь настоящее. Это sturm und drang минуты, это граната, разрывающаяся от безумного напряжения всех творческих сил, а от неё, быть может, ничего и не останется, разве лишь дым, да мгновенно потухающий огонь!.. Но задача футуризма не в том, чтобы созидать, a в том, чтобы разрушать, уничтожать и жечь то, что в искусстве и в мысли убило дух, убило творчество и индивидуальность, то есть: рутину, академизм, измельчание, гнилой догматизм и литературную ложь.

Может быть, достижения футуристов тусклее их теории, может быть, они достигли совсем не того, чего хотели достигнуть. Все это не так уж важно. Ценно в этом, во всяком случае, – удивительном направлении лишь одно: его дерзающая смелость и его безумная мечта… И за эту бешеную дерзость, за этот рыцарский вызов миру, можно простить футуристам все их ошибки и недостатки… И не то в них замечательно, что они плохие литераторы, а то, что они не побоялись заявить неслыханное своеволие и пошли пламенной ратью против мировой лжи, против жизни и её железных законов!

Огненными крыльями зашумели они над землей, над человеческим стадом. Молниеносной зарею вспыхнул их творческий бунт… Море смеха и тупости преградило им путь, тяжелые тучи сгустились пред ними грозой…

Но бесстрашно напирают на косную массу безумные легионы.

Врезавшись острым напором в мертвое тело культуры – звонко бросают молодые пираты старому миру свой гордый клич:

…Дерзновенной атаки
Возводим довлеющий столп
Для себя,
Чтобы рушить вожделенно
Неизменный Миф бытия!

(Ив. Игнатьев).

4 Декабря 1913 г.

Киев.

Евгений Радин Футуризм и безумие

Параллели творчества и аналоги нового языка кубофутуристов

Душевное заболевание носит название безумия, хотя понятие это включает целую область состояний, промежуточных между истинною болезнью и истинным здоровьем. Да и понятие истинного здоровья очень шатко. Когда мы употребляем слово душевнобольной, всегда мысль рисует яркий образ заблудившегося среди противоречий жизни человека.

Полною коллизий была жизнь подрастающего в период общественного движения 1905-07 годов поколения. Теперь это поколение оканчивает учение и готовится вступить в жизнь, частью уже вступило…

Волнения и разочарования потрясли нервно-психическое здоровье еще в тот период, когда организм только формируется, накопляет силы. Эти силы надорваны, здоровье расшатано…

Таковым явился перед нами облик некоторой части учащейся молодежи, когда в 1912 году Комиссией по борьбе со школьными самоубийствами Русского Общества охранения народного здравия была предпринята анкета о душевном настроении учащихся[58].

Много жалоб на низкий уровень молодёжи, на отсутствие идейных интересов, на то, что пережившие 1905 год обречены, так как им нечем жить и нечего делать…

К дисгармоничности окружающих общественных переживаний примешивается и влияние символической литературы, поклоняющейся смерти (Ф. Сологуба, Арцыбашева и пр.).

«Мысли о самоубийстве приходят, – пишет курсистка, – после чтения современных произведений, где ужас жизни, безволье, беспринципность; люди мечутся в агонии и уходят от жизни. Скверно бывает на душе. Ждала раньше, что в книгах ответ найду на проклятые вопросы, почерпну веру в жизнь… Ведь кроме книг нет друзей. Одна. И не было ответа, кроме призрака смерти… Культ её везде, везде… Прочтешь такую книгу, и видишь – выхода нет, поддашься настроению культа смерти и ходишь полна безверия в жизнь, работать голова не может… и воля разумная над собою как бы теряется, и создается ужас, из которого нет выхода. И себя презираешь за такую слабость, клеймишь и ничего поделать не можешь.

Действительно, жизнь такова».