Футуризм и безумие (сборник)

«В поэзии есть только форма; форма и является содержанием. Когда им возражают на это, что в памяти остаётся сюжет, образ, мысль – футуристы объясняют: да, но это только потому, что вы ещё не научились ценить форму саму по себе. Форма не есть средство выразить что-либо. Наоборот – содержание это только удобный предлог для того, чтобы создать форму, форма же есть самоцель.» (В. Шершеневич. Футуризм без маски. Стр. 56)

Если мы вдумаемся в то возрождение личности, к которому призывают нас футуристы, то увидим, что это возрождение – проекция блуждающих болотных огней в воздухе. Призыв их может сделаться не возрождением, а упадком. Мираж рассеется, и нет ничего – одна пустота.

«Мы во власти новых тем: ненужность, бессмысленность, тайна властной ничтожности – воспеты нами.» (Садок Судей. II)[62]

Как в какой-нибудь сказке – бессмысленность, ненужность и ничтожность появляются на сцену и завершают движение и художественную форму, как самоцели.

Футуристы – дети своих отцов декадентов-символистов. Как реформаторы, они веселы, полны подъёма и жизни, но под ними нет почвы, в них нет содержания, и может всегда появиться на их месте пустота властной ничтожности.

Будем думать, что футуризм, как здоровый подъём настроения после упадочного меланхолического и пессимистического символизма, преодолеет и властную ничтожность, и пустоту.

А пока он стал на скользкую почву. Может быть, наша аналогия с безумием даст возможность наметить верный путь. И это тем более вероятно, что целая группа талантливых писателей с Игорем Северяниным, как первым, теперь уже ушедшим вождем эгофутуризма, не разделяет кубо-футуристического преклонения перед бессмысленностью и ничтожностью.

«Цель творчества не общение, я только самоудовлетворение и самопостижение… Все истинные создания искусства равноценны. Нет великих и второстепенных поэтов, все равны… По содержанию не может быть достойных и недостойных произведений искусств, они различаются только по форме… Нет низменных чувствований, и нет ложных. Что во мне есть, то истинно. Не человек мера вещей, а мгновение. Истинно то, что признаю я, признаю теперь, сегодня, в это мгновение.» (В. Брюсов. Истины. Северные цветы, 1901 г. Стр. 196.)

Такова формула символически-декадентского творчества – предшественников и духовных отцов футуризма. Слово футуризм уже было на языке символистов, философ и критик которых Шарль Морис[63] озаглавил свой труд «Литература сегодняшнего дня».

Если мы вглядимся в формулировку творчества декадентов в их собственном изложении, то увидим, что футуристы-дети идут по намеченному отцами пути.

Они резче подчеркивают особенности своего победного шествия и в своих манифестах ссылаются на близость грани безумия, как желанного и ценного.

До сих пор психиатрическая критика подходила к оценке новейших течений литературы с точки зрения душевного здоровья – и открывала Америку. Ни декаденты, ни футуристы ничуть не шокированы близостью к душевному заболеванию.

Пшибышевский[64] завидует участи «мономана[65], страдающего психозом ужасных видений».

Пшибышевский признаёт «объединяющую веру – веру в Шарко[66] и веру в божественность одержимости бесами». Это не выбор, а соединение подлинного лика с личиною, та мгновенность переживаний, под защитой которой свершает свой круг новое творчество.

В одном из обращений к обществу, в манифесте эгофутуризма прямо сказано: «III – Мысль до безумия. Безумие индивидуально». (19 Ego 12)[67]. И эгофутуристы Ассоциации 1913 года признают «мысль до Безумия, ибо лишь Безумие (в корне) индивидуально и пророчественно» (И. В. Игнатьев. Эго-футуризм. Послелетие, 1913).

Однако же на предыдущей странице той же брошюры мы находим упрёк критике: «Эгофутуризм прессой так и принят – “Сумасшествие”».