Фузеи и Карамультуки

Почему в Китае? Дело в том, что почти в любом другом месте убийцы Евлоева будут подвергаться опасности захвата спецслужбами США, для которых они представляют юридический интерес как возможные свидетели в будущем. (Впрочем, возможно именно это соображение как раз и не позволит Кремлю отпустить их с того, что в свое время принято было называть «постом обреченных».)

Отдельно следует высказаться о заявлении ингушской оппозиции в отношении Руслана Аушева. Решение дезавуировать собранные с таким трудом и опасностями 80 тысяч подписей в поддержку требования вернуть Р. Аушева на президентский пост может показаться на первый взгляд странным и ошибочным: заявление ингушской оппозиции как будто перечеркивает все эти усилия и демонстрирует неуважение к поставившим свои подписи.

Но это именно на первый взгляд!

Рано или поздно эти 80 тысяч «подписантов» задали бы себе тот же самый вопрос, который авансом озвучила в своем заявлении оппозиция: почему не видно Руслана Аушева, который в прекрасном интервью, данном «Новой газете» сразу после заноса собранных подписных листов в Кремль, обещал: «Если народ будут бить – я буду с народом».

Вот вроде бьют… Точно, бьют! Убивают!

За неимением под рукой самого Руслана большинство из тех, кто за него подписывался, неизбежно обратило бы свое негодование на тот самый оргкомитет, который и втянул их в кампанию сбора подписей за человека, впоследствии обманувшего ожидания.

Оппозиция проявила неожиданное и нестандартное политическое чутье, отмежевавшись от ключевой харизматической фигуры, вокруг которой она до сих пор выстраивала собственную значимость. И в данном случае совершенно неважно, чем объясняется затянувшаяся пауза в реакции Р. Аушева на трагические события: форс-мажором или какими-то иными причинами… Оппозиция воспользовалась этой паузой и тем самым создала совершенно новую политическую обстановку с очень важными последствиями.

Ведь Руслан Аушев упомянут в этом заявлении не один! Вместе с ним дезавуирована вся ингушская номенклатурная обойма, к которой активные силы общества были вынуждены так или иначе апеллировать. Это значит, что в лице руководства оппозиции на сцену выходит новое поколение публичных политиков, которые не имеют завязок с московской бюрократией и переросли роль организационных и технологических менеджеров протестных мероприятий.

Заявление оппозиции при всей его провоцирующей неожиданности – это политически точный ход, который превращает всех выращенных доселе Москвой знаковых номенклатурщиков Ингушетии в банальных аутсайдеров.

Преступная расправа над Магомедом Евлоевым в историческом смысле оказывается не менее инструментальной для судеб Кавказа, чем вся российско-грузинская война, одним из следствий которой она стала (ибо без ажиотажа и «мутной воды», сгенерированных этой войной, вряд ли бы Зязиков-Медов решились бы на такое откровенное преступление).

Мученическая смерть Евлоева находится парадоксальным образом и в прямой связи с признанием Москвой независимости Южной Осетии и Абхазии. Ведь это признание создало политический фон для требования выхода из состава России, которое оппозиция выдвинула сразу после убийства оппозиционера.

Магомед Евлоев своей смертью открыл дорогу к необратимым изменениям на Кавказе. Он был из числа тех, кого киллеры в погонах с ненавистью и страхом называют «молящимися». Он стал, иншаАллах, шахидом. Да примет Аллах его жертву и да введет его в Свой рай.

Аллаху Акбар!

В «Компании» со временем

Эти колонки публиковались в течение более полутора лет в журнале «Компания», выпускающимся Издательским домом Родионова. Они представляют собой реакцию на знаковые события и проявляющиеся тенденции в режиме реального времени.

Мужик на амвоне

«КОМПАНИЯ». № 461. 30.04.2007

Умер человек, хоронивший российских императоров. Скорее всего, он и сам считал себя кем-то из их числа – «царь Борис»!

Имя первого секретаря Свердловского обкома парадоксальным образом – а все значительное в России парадоксально и неожиданно – стало символом России постсоветской и посткоммунистической. Даже партийно политкорректное уничтожение Ипатьевского дома лишь установило на будущие времена устойчивую ассоциацию Ельцина с исторической русской властью («то ли он украл, то ли у него украли…»). Разумеется, это следствие изощренных политтехнологий: нынешняя Россия, как мы смутно догадывались все эти годы, не стала по-настоящему ни постсоветской, ни посткоммунистической. Но театральный эффект от «броневичка» марки Т–72 был убедителен.

Этого эффекта хватило, чтобы пометить целое поколение «наших людей» – не так сильно, конечно, как их метила сталинская эпоха, но уж посильнее, чем брежневская, длившаяся вдвое дольше…