И вот мы видим, как Гарун–аль–Рашид вновь воскресает в истории европейской духовной жизни. Он выступает опять как широко известная личность, как лорд Бэкон Веруламский
[80]. Мне уже доводилось касаться этого лорда Бэкона в связи с самыми разными вещами. Все то, что в некотором смысле было в Гарун–аль–Рашиде практической импульсивностью, переносившейся им на лиц из его окружения, — все это лорд Бэкон переносит в более абстрактной форме, ибо он жил в эпоху абстракции, на отдельные научные дисциплины. Гарун–аль–Рашид был универсальным духом благодаря тому, что он объединил вокруг себя целый ряд отдельных человеческих умов, а лорд Бэкон — конечно, вместе со своим инспиратором, который стоял за ним (но ведь и сам он был пригоден к тому, чтобы получать такие инспирации), — лорд Бэкон был личностью, которая могла действовать универсально.Если теперь мы, уже зная об этой исторической кармической связи, обратимся к рассмотрению фигуры лорда Бэкона и его сочинений, тогда мы найдем основу того, почему, собственно, в этих сочинениях было так мало христианского и, наоборот, так много отзвуков арабского. Да, в сочинениях лорда Бэкона можно найти чисто арабские нюансы. И многое в характере лорда Бэкона, испытавшего много преследований, тоже становится объяснимым, когда прозреваешь в нем перевоплощение Гарун–аль–Рашида. Из того жизненного опыта, из опыта той культурной жизни, которая господствовала при дворе Гарун–аль–Рашида и перед которой по праву склонялся сам Карл Великий, возникло то самое, чем был лорд Бэкон с его абстрактной ученостью. И вновь мы видим преклонение — теперь перед лордом Бэконом; и если посмотреть на позу европейской цивилизации по отношению к Гарун–аль–Рашиду в VIII–IX столетиях, а затем на позу европейской учености по отношению к лорду Бэкону, то создается такое впечатление, будто люди Центральной Европы просто повернулись кругом: во времена Гарун–аль–Рашида они смотрели на Восток, а потом они в Центральной Европе повернулись кругом и стали смотреть на Запад, на лорда Бэкона.
Вот таким образом переходит от эпохи к эпохе, несомое перевоплощающимися человеческими индивидуальностями, то самое, что может казаться внешне исчезнувшим из исторической жизни, как, например, арабизм. Но он живет, он продолжает жить в своей основной установке. И насколько последующая жизнь человека отличается своими внешними чертами от предшествующей жизни, настолько же отличается и то, что исторически выступает через такую личность.
Откройте книги по истории — и вы найдете, что в 711 году произошло особенно важное событие в столкновении между Европой и атакующим ее через Испанию арабизмом. Военачальник арабов по имени Тарик
[81] переправился в Европу из Африки. Это произошло в том самом месте, которое и получило свое имя от этого события: Джебель–аль–Тарик (Gebel al Tarik), позднее переиначенное в "Гибралтар". В том же 711 году произошла битва у Херес–де–ла Фронтера — сильный удар арабизма по Испании в начале VIII столетия. Начинаются войны, в которых успех сопутствует то одной, то другой стороне, — то берут верх народности, переселившиеся в Испанию и присоединившиеся к ее древнему населению[82], то вторгшиеся арабы. И уже тогда в Испании жило исключительно сильное почитание той образованности, которая была у вторгшихся арабов. Это, разумеется, не означало, что европейцы хотели покориться арабам. Но культура, которую арабы тогда приносили с собой, была своего рода отблеском того, что затем обрело истинный блеск при Гарун–аль–Рашиде. Конечно, у такого человека, как Тарик, душевный строй еще стремился в военном натиске проявить то, что было заложено в арабизме. Внешне виден этот военный натиск. Но этим путем войны идут и течения высокой культуры, движется высокая по своему содержанию культура. Ведь и внешне, в художественном и научном отношении, чрезвычайно много было заложено в Испании этими арабами. Многие остатки арабизма продолжали жить и дальше в европейской духовной жизни, история же Испании вскоре перестала играть свою прежнюю роль на западе Европы.