GA 235. Эзотерическое рассмотрение кармических связей. Том I - Образование кармических сил

Таким образом, когда некий дух возвещает через того или иного человека, то это не всегда исходит из личности самого человека. Только есть некоторая разница между бравым швабским пастором Валентином Андреэ[114], писавшим филистерские богословские сочинения, и Лессингом. Если бы Лессинг был Валентином Андреэ, только в XVIII веке, то он, возможно, уже в свои юные годы написал бы прекрасный трактат о воспитании человеческого рода — с идеей повторных земных жизней человека. Но он ведь не был Валентином Андреэ, он был Лессингом, тем Лессингом, который не имел никаких видений и даже, как говорят, не видел снов. Лессинг прогнал от себя своего инспиратора, разумеется, бессознательно. Если бы в юные годы Лессинга инспиратор захотел действовать через него, то Лессинг сказал бы ему: поди прочь, у меня нет с тобой ничего общего. — Лессинг избрал себе обыкновенный для XVIII века путь человеческого воспитания. И вследствие этого он только в конце своей жизни созрел настолько, что смог понимать то, что всегда жило в нем во время этой его земной жизни. С ним произошло так, как было бы с Валентином Андреэ, если бы тот прогнал прочь своего инспиратора и затем не писал бы никаких тривиальных богословных и назидательных сочинений, но подождал бы наступления старости, а потом сознательно написал бы "Химическую свадьбу Христиана Розенкрейца".

Так подобно звеньям одной цепи связаны между собой отдельные земные жизни человека. Надо прийти к полному осознанию того, что это так. Отдельная человеческая жизнь, рассматриваемая сама по себе — будь это даже жизнь Гёте, Лессинга, Спенсера, Шекспира или Дарвина, — подобна цветку, который срезан человеком со своего стебля и не может существовать сам по себе. Так и отдельная земная жизнь человека не может быть объяснена из нее самой; объяснить ее можно, только исходя из реальности повторных земных жизней.

Очень интересна жизнь тех двух личностей, о которых я говорил в конце вчерашней лекции: с одной стороны, жизнь лорда Байрона, а с другой — жизнь моего учителя геометрии (извините, что я вдаюсь в личные воспоминания). Общего они имели между собой только особенную конструкцию ступни одной из ног; но эта конструкция ступни заслуживает особого внимания. Обращаясь к оккультному рассмотрению происхождения этой недоразвитой ступни, приходишь к особому устройству головы в прошлой земной жизни, подобно тому как это было в случае с Эдуардом фон Гартманом. Понятно, что говорить о таких вещах можно, не иначе, как только рассказывая о том, что открылось взору. Я уже говорил о том, что здесь не может быть логических доказательств. И вот когда прослеживаешь жизнь этих двоих людей, то замечаешь, что их жизни в XIX столетии как бы претерпели сдвиг. То, что я скажу сейчас, покажется противоречащим тому, что было сказано мною здесь несколько недель тому назад, а именно, что те люди, которые были современниками в одной земной жизни, затем снова воплощаются как современники. Но ведь все в мире имеет исключения. Нельзя подходить ко всем вещам с одной меркой — даже на физическом плане, а в духовном мире, мои дорогие друзья, это и вовсе невозможно. Да, существуют правила, но эти правила — не жесткие схемы. Тут все индивидуально.

Оказывается, что обе упомянутые личности провели предыдущую земную жизнь вместе. Я и не нашел бы Байрона в той его жизни, если бы, прослеживая прошлое воплощение моего учителя геометрии, не увидел тогда рядом с ним Байрона. Байрон был гениален, мой же учитель вовсе не был гениален, но он был выдающимся геометром, лучшим геометром из всех, кого я узнал в своей жизни; он был настоящим геометром.

Не правда ли, в художнике всегда замечаешь какую–то односторонность; в музыканте односторонность тоже всегда видна. Ведь такие люди могут достигнуть чего–либо значительного лишь тогда, когда они односторонни. Но геометр в наше время, как правило, не односторонен. Современный геометр знает всю математику и всегда может, строя какую–либо геометрическую фигуру, выразить ее в уравнениях, знает ее математическую, численную сторону. Но тот учитель геометрии, о котором я вам сейчас рассказываю, был прекрасным геометром, но ни в какой мере не был математиком. Так, например, он совсем ничего не понимал в аналитической геометрии. Об аналитической геометрии, о вычислительной геометрии, которая имеет дело с уравнениями, он не знал совсем ничего; тут он мог совершать просто детские промахи.