Гадалка для холостяка

— Не хами, — пресекает меня Рудольфовна. — Как хорошо! — постанывает и переминается стопами в прочных колготках.

Поднимаюсь и смотрю на ба.

— Эт что еще? Так модно, что ля? — кивком подбородка указывает на нижнюю часть моего туловища, где поверх трико намотано махровое полотенце.

Почесываю затылок.

Рассказывать ба, что ее внук как бы уже не мальчик и утренняя физиология — часть его взрослой жизни — ну такое себе.

— Ага! Как у индусов, видела? — прикрываю кулаком рот, а под ним давлюсь смехом.

— Черт-те что, — бубнит себе под нос ба и с энтузиазмом, которому позавидовал бы сам Ван Дамм, подхватывает с пола сумки. От вида их тяжести, даже мое плечо напоминает болезненно о себе. — Понавыдумывают тоже мне.

— Давай я, бабуль, — перехватываю пакеты, на мгновение перевешиваясь вперед.

— Да они не тяжелые, сынок. У вас, кстати, лифт не работает, — сообщает позади меня ба, когда я тащу их на кухню.

Оборачиваюсь и смотрю на женщину, которая составила завещание уже как года три назад и собралась помирать. То есть, она перла их по лестнице вручную?

— Оба? — уточняю.

— Нет один. Но второй был на 23 этаже, и я не стала ждать.

Мои руки напрягаются, на миг представляя услышанное. Потому что моя квартира на 22 этаже.

Водружаю баулы на столешницу, пока Рудольфовна моет руки.

— А ты чего так рано, ба? — заглядываю в один из пакетов.

Честно говоря, я не помню, когда Рудольфовна вот так без предварительного оповещения с утра пораньше ко мне заявлялась.

Моя утренняя гостья подходит ближе и отпихивает меня в сторону, начиная перебирать содержимое сумок самостоятельно.

— А я решила тебе кое-каких продуктов привезти, — неопределённо отвечает и выкладывает на стол красную фасоль. Ее тон подсказывает, что она что-то мутит.

— Семя льна? — хватаю шелестящий прозрачный пакет. — Шафран? — беру следующий. — Кунжутовое масло? Чернослив? — смотрю вопросительно на ба, которая отводит свой бегающий взгляд в сторону. — Я о чем-то должен знать, ба?

— Илюш, — жмется Рудольфовна, теребя в руках до судороги в ноге знакомый мешок.

— А это что такое? — рявкаю и выхватываю чертов мешок. — Где ты это взяла? — ба округляет глаза и испуганно хлопает веками.

К горлу поднимается утренняя голодная тошнота, потому что я узнаю этот мешок. Точно такой же я видел в доме наглой гадалки, когда она пыталась мне впарить сушёный горох.

— Ба? — наседаю на родственницу, сжимая в руке мешок.

— Илюш, ты только не нервни...

— Илья Ивано…вич… ой! — звонкий женский голос залетает в комнату как воздух в форточку.

Поворачиваем одновременно с Рудольфовной головы, встречаясь с ...

Твою же пехоту!

И как я мог забыть про нее?

Глава 23. Так вот ты какой, цветочек Аленький!

— … простите, — пищу неубедительно, переводя внимание с Ильи Ивановича на Аглаю Рудольфовну.

Они оба смотрят на меня как на привидение. Да только женщине это простительно, а вот удивлённый взгляд моего преподавателя намекает на то, что он забыл о моем здесь прибывании.

Изучающее блуждание по моей фигуре и лицу Аглаи Рудольфовны заставляет несмело сжаться в комок. Она словно меня оценивает и присматривается.

А вот глядеть на доцента боюсь.

Его сжатая челюсть и поигрывающие скулы вопрошающе кричат мне о том, какого черта я не испарилась в форточку, а выперлась сюда.

Но я не думала, что смогу здесь встретить кого-то еще кроме Миронова.

Я проснулась давно и ответственно выжидала момента, когда можно свалить. Злоупотреблять гостеприимством моего преподавателя, с которым мне еще воевать три неполных месяца — не прагматично. И как бы ни хотелось нежиться в объятиях мягкой, удобной постели, пахнущей морозным кондиционером, ну нужно, как говорится, и честь знать. Мне и так придется по гроб жизни быть благодарной доценту за приют: кто знает, где бы я сейчас околачивалась этим утром. А так фантастическая кровать, которая обнимала меня хрустящим постельным бельем, шторы, оказавшиеся гораздо умнее меня, очищенный воздух, всю ночь наполнявший мои легкие из какого-то чудо-агрегата позволили Яне Решетниковой впервые за время нахождения в столице выспаться сном бурлака. Даже несмотря на ночные приключения.

Как только я отключила телефон и коснулась любвеобильной подушки, так сразу отключилась сама.

И снилось мне такое странное… но правдоподобное.

Ой, даже вспоминать не хочется, от одних мыслей краснею. Надеюсь, проницательный Миронов кроме решений его задач больше ничего не сможет раскопать в моей голове. Иначе бы точно нашел в кулуарах моего черепа картинки ночного киносеанса, в котором мой доцент меня нагло и бессовестно раздевал.

И мне это нравилось.

Боже!

Срам, стыд, позор, Решетникова!

О чем ты думаешь, Яна?

Я думаю о том, какой шикарный пресс у моего преподавателя…

Один, два, три, четыре, пять?

Пять кубиков?

Пять твердых роскошных кирпичиков на оголенном животе Миронова?

А где шестой?