Гадание по полету журавлей

– А мне бы было интересно учиться у француза, – встряла Адель, обожавшая школьные уроки.

– Еще вопрос, чему он тебя научит, – ехидно засмеялась подруга.

– Я мечтаю сама когда-нибудь стать учителем, – не уловив смысла насмешки, продолжила та.

– Это вряд ли. Когда вырастешь, ты будешь сажать кусты, как твой отец, – отрезала Катрин.

В ее словах, произнесенных обидным язвительным тоном, была горькая правда: дочь садовника вряд ли могла рассчитывать на иной исход. Пусть даже сейчас она преуспевала в грамоте и письме куда больше, чем Катрин, а по количеству прочитанных книг почти сравнялась с Филиппом, денег на то, чтобы дочь могла продолжить учебу в городе, у ее отца не было. Скорее всего, впереди Адель ждал тяжкий физический труд.

Мальчик подумал, что Катрин, пусть она даже права, могла бы быть снисходительнее к младшей подруге, и ему захотелось утешить девочку.

– Мосье «кактотам» наверняка привезет новые книги, я дам тебе почитать, – с теплой улыбкой пообещал он.

– Правда? – воспрянув духом, Адель подняла на Филиппа большие зеленоватые глаза, и что-то в его сердце едва заметно дрогнуло.

Но Катрин не ведала жалости:

– Что ты выдумал, Филипп, у нее руки все время в земле! Она пачкает ими даже учебники, в школе ее всегда за это ругают. Разве можно давать ей чужие книги?

Адель насупилась и спрятала руки за спину – она сегодня помогала в прополке овощей, и под ногтями остались неопрятные черные полоски. Филипп, не раз таскавший своей маленькой подружке книги из домашней библиотеки, едва заметно подмигнул девочке.

– Так мы идем смотреть, или нет? – настойчиво вопросила Катрин.

Мальчик предпочел бы остаться здесь, но спорить с упрямой подружкой ему не хотелось – он очень дорожил ее вниманием. Адель же, обладавшая счастливо легким характером, уже позабыла обиду и радостно схватила за руку старшую подружку, подпрыгивая от нетерпения: так ей хотелось зрелищ! Не дожидаясь ответа, девочки вприпрыжку поскакали в сторону усадьбы. Ну чисто Звездочка и Руслик, подумал Филипп и едва не засмеялся, так это было забавно. Звездочкой звали вороную кобылу отца, а Русликом – кудлатого белого пони, купленного четыре года назад ему на восьмилетие – то были первые именины Филиппа без матушки.

– Кать, да погоди ты, – крикнул мальчик и, поднявшись с земли, неторопливо пошел следом.

Пелагея Ивановна настаивала, чтобы все называли ее дочку Катрин – на французский манер, мол, так принято в свете. В столице эта мода давно уже прошла, но здесь, в провинциальном захолустье, время словно отставало от городского на несколько десятков лет. Однако сын помещика предпочитал простое русское «Катя», и наедине часто звал ее так, а она не возражала.

Подойдя к конюшням, дети увидали, что здесь собралась вся домашняя и дворовая прислуга: обе кухарки – господская и черная, горничные, лакеи, Кучер Антип, главный конюх Никодим и его помощники Гришка с Мишкой, помощники садовника, огородницы, скотницы и так далее. Смешавшись с толпой, дружно бросившей свои прискучившие обязанности и глазевшей на невиданное техническое диво – машину для земляных работ, пригнанную специально из самого Петербурга, дети подобрались поближе. Катрин исподтишка высматривала свою сердитую маменьку, но той не было видно. Пелагея Ивановна считала прожекты своего богатого родственника бессмысленными причудами, и, не в силах им противостоять, предпочитала игнорировать. Однако вполне могла заявиться сюда, дабы разогнать дворню по местам – хозяйкой она была строгой.

Яков Ильич считал себя человеком передовым и постоянно ставил с ног на голову поместье, привнося разнообразные новшества, на которые было щедро его прогрессивное время: устраивал водопровод, проводил электричество, налаживал телефонию, приобретал для сельскохозяйственных работ новейшую технику. Его нимало не расстраивало, что все эти чудеса прогресса то и дело ломались, а то и вовсе не работали. Нрава барин был самого благодушного и на все вокруг: будь то капризная техника, своенравная домашняя скотина, нерадивая прислуга или вечно витающий в облаках отпрыск – смотрел с неизменной доброй снисходительностью. На сей раз он затеял построить очистные сооружения, чтобы грязная вода и нечистоты не сливались из горшков, тазов и ведер в овраг, как это было прежде, а отстаивались в глубокой яме, фильтровались песком, а затем шли на нужды полива и удобрения огорода. Эту идею барин вычитал в английском журнале и тотчас же решил применить на практике. Теперь он стоял возле сложного агрегата, уже начинавшего скрести по плотной дернине лужайки огромным ковшом. Рядом стоял Павел, старший садовник, и что-то кричал ему на ухо. Когда шум двигателя на минуту стих, до Филиппа долетел конец досадливой тирады:

–… для двух работников с лопатами на пару дней работы! Зачем такую махину из города пригнал? Весь газон теперь порушишь. Эх, чудишь ты, барин!

Павел сердито махнул рукой и отошел к стоящим поодаль людям, но восвояси не ушел, а продолжал смотреть с неодобрением на равнодушно уродующую нежный ковер травы землеройную машину.