Гадюшник

Насколько ей известно, швейцарским банкирам разрешается задавать разные вопросы либо залезать в счета, только когда возникают подозрения, что на них поступают нарко- либо иные, столь же криминального происхождения доллары. Джеггли ведет себя скорее как полицейский, нежели ее доверенное лицо в банке. Отсюда следует, что кто-то заподозрил, что ее три миллиона добыты незаконным путем, да притом не просто в результате мелких нарушений, на которые здесь, как правило, не обращают внимания, но путем каких-то крупных махинаций.

— По-моему, это мне тебя надо спросить — что, собственно, происходит?

Настал его черед удивляться. Сара явно была настроена решительно, даже воинственно.

— Вообще-то говоря, я вовсе не обязан никому ничего докладывать. Более того, даже приглашать тебя сюда было необязательно.

— Вот именно. Тем не менее ты пригласил. Однако я и слова не скажу, если ты не объяснишь, в чем дело. Так что валяй, начинай.

Немного помолчав, Джеггли заговорил:

— Все началось около двух месяцев назад. Герр Хоффман, наш управляющий, позвонил мне и сказал, что коллеги из Англии и Германии просят наш банк заняться кое-какими расследованиями. И велел мне посмотреть, не поступают ли на счета наших клиентов по определенным датам крупные суммы. Почему его интересуют именно эти даты, он не объяснил, точно так же как ни словом не обмолвился о сути всего этого дела, но по прошествии пары недель я пришел к выводу, что кого-то интересуют крупные операции, совпадающие по времени с колебаниями валют в странах Семерки. — Джеггли остановился и перевел дыхание. — И тут как раз, через два дня после того как Италия повысила курс лиры, приходят твои три миллиона.

Джеггли тяжело вздохнул, словно сбросил с плеч тяжкое бремя. Он встал, подошел к маленькому столику, взял пачку сигарет «Давидофф» и предложил Саре. Оба закурили.

Сара лихорадочно соображала. Услышанное от Джеггли наводило на грустные размышления. Англичане подозревают, что где-то происходит утечка и что кто-то где-то спекулирует на валютных рынках, опираясь на внутреннюю информацию. Английский банк должен быть в курсе дела. Энтони Баррингтон должен быть в курсе дела. И тем не менее он ни словом с ней об этом не обмолвился, даже не намекнул, а ведь это прямо связано с полученным ею заданием. Почему? Сара терялась в догадках.

Если он знал и ничего не сказал, то это просто необъяснимо. А если ничего не знал ни об ИКБ, ни об Эрнотте с Витале, стало быть, подозревал, что кто-то мошенничает в одной из других стран Семерки. Догадка эта поразила Сару. Выходит, существует и действует целая сеть, и Баррингтон заподозрил, что ИКБ — только одна из ее ячеек. И все равно непонятно, почему он ничего ей не сказал. Не доверяет? Или есть какие-то другие причины держать ее в неведении? Она повернулась к Джеггли:

— Эти англичане и немцы… Они что, кого-то конкретно разыскивают, просили проверить определенные счета?

Джеггли опустил взгляд, сосредоточенно рассматривая кончики башмаков, и очень неохотно заговорил. Ведь он нарушает все нормы конфиденциальности, ему не только нельзя отвечать на такие вопросы — даже разговор затевать не следовало.

— Видишь ли, я разговаривал только с Хоффманом, да и он был крайне немногословен. Он назвал несколько счетов и, по-моему, даже не подумал, что мне могут быть известны их владельцы. Ведь это всего лишь цифры. Но получилось так, что за несколько месяцев до того, как раскрутилась вся эта история, он при мне взял со стола папки и отправился с ними на встречу с одним клиентом. Я успел его разглядеть и узнал в лицо, оно часто мелькает в газетах. Имя этого человека Антонио Фиери. И, в частности, это его счета меня потом попросили проверить.

Сара рассеянно смотрела куда-то в сторону. Похоже, она не придала имени должного значения.

— Говорят, это один из крупнейших мафиози, — добавил Джеггли.

Сара побледнела и напряглась — словно маску нацепила, уйдя в себя. А внутри у нее творилось нечто невообразимое: растерянность, паника, страх. Страх, сменяющийся злостью, поначалу легкой, даже, собственно, не злостью, а раздражением, а потом — все сильнее и сильнее, пока в голове не зашумело.

— Ну а теперь давай ты, что там у тебя происходит. — Голос Джеггли донесся словно откуда-то издалека.

Встрепенувшись, Сара посмотрела на него со странной отчужденностью, затем взгляд ее потеплел.

— К сожалению, ничего не могу сказать — разве что я тоже действую по поручению.

Что-то в тоне Сары заставило Джеггли сразу же ей поверить.

— И эти деньги, эти миллионы, — часть общего дела. И будет лучше всего, если ты просто сделаешь вид, что ничего не заметил. Я понимаю, просьба нелегкая, но… — Сара замолчала, затаив дыхание в ожидании ответа. Трудно сказать, почему именно, но она была уверена: нельзя, чтобы кто-нибудь узнал про эти три миллиона. Тот же самый инстинкт, что удержал ее от излишней откровенности с Баррингтоном, возопил сейчас: «Молчи!»

Джеггли развел руками:

— Ну что ж, буду молчать. А если я никому не скажу, то никто и не обратит внимания. Но знаешь, Сара…

— Да?

— На твоем месте я бы покончил со всем этим.