Гады. Старая кожа

Дедушка с щемящей душу бережливостью помогал пришлому воину разделывать тушу: каждую косточку скоблил добела и складывал в корзину про запас. При этом молчал, сжимаясь и горбясь. На трижды повторившего вопрос Дона он старался даже не коситься. Ковырялся в теплом мясе своим куцым ножичком, заметно оберегая этот корявый инструмент от резких движений. Бабушка тоже прятала глаза, бестолково суетясь в пустом полуразрушенном доме. Пацан, нахохлившись — но с заметной завистью поглядывая на Дона — также держал рот на замке. Только носом поводил, как крысёныш — принюхивался к первым полоскам мяса, которые подрумянивал собранный прямо во дворе костерок. Поначалу вид разведённого пришельцами костра едва не остановил и без того дряхлые сердечки хозяев. Лэйра уловила дикий ужас, исходивший от них, но не стала спешить с расспросами. Только погасила этот всплеск со всей возможной мягкостью. Дон тоже отстал от диковатых молчунов, решив, что непривычно сытый желудок развяжет им языки. А то и гадины подсуетятся — это их епархия.

Паксая, уже пристроила каны на сварганенный из камней очаг и залила водой. Как самая здравомыслящая, она запретила делиться с голодающими жареным мясом. Самолично взялась за изготовление легкого куриного бульона. Бабушка, смекнув, что она затеяла, выудила из подземного жилища подходящие корешки. И прилипла к странному котелку с тяжёлой деревянной ложкой. Паксая с лёгкостью уступила ей право мешать варево. Увидав недоеденные в дороге сухари, что наскребла по рюкзакам Лэли, старушка тихо беззвучно заплакала, часто смаргивая слёзы с морщинистых век. За всеми этими хлопотами незаметно наступила ночь. Более-менее нормально пережив первую дозу бульона, хозяева робко отведали первые кусочки разваренной курятины. Отслаивающиеся волоконца они трепетно отщипывали, обнюхивали и укладывали на язык, как какой-нибудь деликатес. Пацан со свойственной детству нетерпеливой жадностью проглотил первую порцию мяса почти целиком. Паксая изругала его в хвост и в гриву, пригрозив сорвать пирушку. Но иступлённый взгляд изнасилованных голодом детских глаз рвал ей сердце.

Сомлевший дедушка недолго мялся, прогибаясь под тяжестью вопроса: что ж их довело до такой жизни? И сопел не от упрямства, а в попытке отыскать подходящие слова для правды, о которой боялся даже заикаться. Лэйра предоставила почётную роль толкача сестре — Лэли была более мягкой в обращении со своим талантом. А здесь требовалась вся деликатность мира, чтобы старик не окочурился прежде времени, переползая через образованный кем-то или чем-то барьер. Конкретная такая преграда — оценил Дон, просканировав стариков вдоль и поперёк. Вросла в толщу прожитых лет и пережитого едва ли не до самого донышка. Старик приступил к нелёгкому восхождению на преграду осторожно. Инстинктивно сберегал свои малые силы, которые расчётливо сохранял ради внука.

— Да, жили здесь люди, — мямлил он, не сводя взгляда с огня, разгоняющего сумерки. — Много людей. Десять семей. Дети были. Свой кузнец был. Хороший кузнец. Сманивали его, да он не шёл. В большие деревни не шёл. И в город не подался, когда зазывали. Долго зазывали. А он не шёл. И сын его не шёл. Тоже хорошим кузнецом стал. Мы хорошо жили.

— И почему же тогда твои родичи ушли, дедушка? — подталкивала Лэли тягучий монолог, от которого клонило в сон.

— Они не ушли, — поёжился тот, косясь куда-то в конец улочки.

— Умерли? — помогла ему Паксая, предположив, что в той стороне может быть кладбище.

— Съели их! — злым шепотом подсказал Руф, который стыдился дедовой трусости перед лицом смелых гостей. — Давно уже. Два года назад. Я уже большим был — помню. Ба, скажи!

Он затеребил рукав старушки, к которой льнул. Та, беспомощно помаргивая, глянула на мужа — дед не отозвался даже взглядом, утопив лысоватую голову в плечи. Дон до слёз жалел стариков, но эта бодяга ему осточертела. Мя-мя-мя-мя. Можно подумать, чем дольше они будут тянуть с рассказом, тем смелей станут. Система распознавания выбросила очередной отчёт о физическом состоянии пациентов, которых он, как бы невзначай, брал за руки. Состояние — само собой — хреновое, но лучше оно уже не станет. А дотянут, так и вовсе останутся ни с чем. Лэли укоризненно уставилась на делового манипулятора. Дон досадливо поморщился и вытолкнул её — такую бесполезно сердобольную — прочь из головы бабули.