Заболотный привстал, провожая взглядом дичь. А слева в том же направлении потянуло несколько кряковых. В одиночку, парами, целыми выводками утки возвращались с полей на воду. Начинался вечерний лет.
— Эх, не знал, что здесь такая охота, — сожалеюще проговорил Заболотный. — Позоревал бы с ружьишком.
— Мое возьмите, — предложил Одинцов. — «Зауэр», шестнадцатый калибр.
— Прихватил?
— Да так, на всякий случай.
Заболотный переобулся, подвязал патронташ, вскинул ружье, похвалил:
— Легкое... Ухватистое. Посмотрим, как бой, — проговорил, двинувшись вдоль берега.
Громов не принимал участия в разговоре. Он уже по горло был сыт кривляниями Заболотного. «Корчит из себя великую личность», — неприязненно подумал.
Ему не терпелось побыстрее кончать эту вылазку еще и потому, что всем сердцем рвался к Клане. Ведь сейчас он просто обязан быть возле нее, своей любушки.
— И где ты, Фрол, взялся со своим ружьем, — проворчал, когда Заболотный уже не мог их слышать.
— Пусть потешится, — отозвался Одинцов. — Недолго ждать. Стемнеет — лет кончится.
— Если бы ты знал, как он мне надоел, — вздохнул Артем. — Хуже горькой редьки!
Заболотный уходил все дальше, держась самой кромки воды, надеясь взять дичь с подхода. На взлете ее удобнее бить — гораздо проще, чем набравшую скорость, стремительно мчащуюся в свободном полете. Стрелял он уже по такому сумасшедшему чирку. Как вьюн, скользнул мимо, едва не задев крылом. Попробуй угодить, если глазом не успеешь моргнуть, как его уже и след простыл.
Солнце еще не село. Но неотвратимо опускалось — большое и неяркое. Однако у него хватало жара, чтобы окрасить в оранжевые тона половину неба. Утки на нем прочерчивали черный пунктир.
Охотничье счастье не улыбалось Заболотному. Тогда он решил затаиться в камышах, авось налетит что-нибудь. Ступил в воду, побрел к зарослям. И тотчас же из ближней крепи шумно поднялся крыжень. Выстрел с правого ствола не достиг цели, видимо, Заболотный поторопился. Птица уже была над рогозом, когда ударил второй выстрел. Дробь выбила перья. Крыжак качнулся и, изменив направление полета, боком потянул к противоположной стороне плеса. Заболотный кинулся за ним, продираясь сквозь заросли и с трудом переставляя ноги в вязкой тине.
На другую сторону плеса он перебрался сравнительно благополучно, если не считать того, что в сапоги попала вода. Где-то, примерно здесь, должен был упасть селезень. Заболотный бросился в одну сторону, в другую, пошел по кругу, захватывая все больше пространства, а подстреленная птица как сквозь землю провалилась или под воду ушла. Второе — более вероятно. Ныряет такой подранок — один клюв на поверхности, чтоб не задохнуться без воздуха, или в непролазные крепи забивается. Попробуй отыскать. Без хорошей собаки не взять.
Да, Заболотному определенно не везло. Напрасно лишь ноги промочил. Но охотничий азарт гнал его все дальше. Он стрелял по бекасам, куликам, по уткам, пролетающим явно вне досягаемости выстрела. Горячась, непростительно мазал. И уже думал возвращаться, когда наконец его упорство было вознаграждено. Напоровшись грудью на заряд свинца, чирок замертво свалился к ногам охотника. Успех взбодрил Заболотного, прибавил сил. Он подвязал добычу и снова двинулся в путь, отмахиваясь от назойливых комаров. Вскоре подстрелил лыску, выплывшую из камышей на чистую воду. Другую — ранил и долго гонялся за ней, пока добил третьим выстрелом.
А между тем заря догорела. И как-то уж очень быстро сгустилась темень. Надо было возвращаться. Заболотный выбрался на сухое, огляделся, Вокруг был мрак. Тонко зудели комары. Глухо ухнула выпь. Что-то пискнуло и зашуршало в камышах. Булькнул поднявшийся со дна воздушный пузырь.
Заболотный в нерешительности посмотрел вправо по балке, влево. Плеса тянулись в обе стороны. Гоняясь за дичью, он пересекал их несколько раз и теперь не знал, куда же податься, чтобы вернуться к своим. Но выбор надо было делать. Ему казалось, что он сориентировался верно. И в самом деле,, спустя некоторое время в отдалении замигал огонек костра. Заболотный прибавил шагу, довольный, что так легко выпутался из затруднительного положения. Однако радость его была преждевременной. У костра сидела женщина. Медленно покачиваясь, что-то тихо напевала — протяжное, заунывное. Услышав шаги, подслеповато уставилась в ночь. Темень скрывала идущего. Она закрыла глаза и, склонив голову, прислушалась. Выждав, когда путник приблизился, заговорила — гортанно, скороговоркой:
— По болоту ходил, уток стрелял, много устал, не туда путь держал, садись — гостем будешь.
Она бросила в костер сушняк, пламя вспыхнуло ярче, осветив пришельца. Женщина окинула его быстрым взглядом, кивком указала место у костра и снова стала смотреть в пламя. Огоньки играли в ее темных восточного разреза глазах, отражались в массивных серьгах. Тускло поблескивало намисто из старых монет, виднеющееся у отворотов черного плюшевого жакета.
Заболотный мельком взглянул на нее. Заметил позади шатер, иронически скривил губы:
— Колдуний еще не хватало. Откуда такая взялась?