Гагаи том 1

Поднялась луна, и ее отраженный свет падал на землю, придавая этому погожему вечеру особое очарование. Фросе повстречалась парочка. Парень вел девушку, поддерживая за талию. Шли, никого и ничего не замечая — безмолвные, отрешенные от мира сего. И Фрося невольно позавидовала им. Она так и не узнала, кто это был. Впрочем, откуда ей знать? Пока Фрося училась, поднялось новое поколение. Это кто-то из них — бывших сопляков — горланит на всю округу:

...Она меня так и носит.

А я ее хочу бросить!..

Фрося свернула на свою улицу, пошла домой. Теперь она думала о завтрашнем дне. С утра — на смену. И мысли ее уже были заняты предстоящими делами.

Еще в сенях она услышала говор, доносящийся из комнаты. В голоса матери и хозяйки вплетался мягкий баритон.

«Неужто опять сваты?» — мгновенно пронеслось в голове. Гнев, негодование взбунтовали Фросину кровь. Пыжовская ярость бросила Фросю вперед. Еще не зная, что предпримет, но готовая на все, Фрося рванула дверь, решительно шагнула через порог и... оторопела.

— Вы?.. — не спросила, а выдохнула — так неожиданна была эта встреча.

За столом сидел тот, чернобородый, с молодым лицом и глазами темными, глубокими, как омут. Он тоже, видимо, не ожидал встретить в этом доме девушку, привлекшую его внимание на перроне. Смутился. Привстал. Неловко поклонился.

— Моя доченька, — с материнской гордостью сказала Антонида.

— Рад, очень рад, — еще раз поклонился гость.

— Проходи, Фросенька, к столу, — позвала Антонида. — Повечеряешь с нами.

Фрося терялась в догадках: кто он? Почему оказался в их доме? Но тут заговорила бабка Пастерначка. Увидев, что гость отложил вилку, обратилась к нему:

— А вы кушайте, отец Феодосий. Кушайте.

«Отец Феодосий?.. Священник?..» — поразилась Фрося, испытывая такое чувство, будто ее безжалостно обманули.

— Садись, — сказала ей мать.

Фрося повела глазами на гостя.

— К святой вечере? — скривилась не то брезгливо, не то сожалея о чем-то. — Спасибо. Не хочу.

— У вас, может быть, свое отношение к религии, — видимо, поняв состояние Фроси, заговорил отец Феодосий. Он оправился от смущения, прямо смотрел в глаза взволнованной девушки — чуть-чуть строго, чуть-чуть с насмешкой. И продолжал: — Но пища не станет хуже оттого, что вы съедите ее в присутствии священнослужителя.

— Вы так думаете? — дерзко отозвалась Фрося.

— Уверяю вас. — У него был приятный голос мягкого тембра. И портили его лишь вкрадчивые интонации. — Уверяю, — повторил он. — Это нисколько не повредит вашим атеистическим принципам.

— В этом я не сомневаюсь, — сказала Фрося. — Но хлеб делить предпочитаю с друзьями.

Антонида вопросительно посмотрела на дочь, как бы призывая ее уважительнее относиться к гостю. А бабка Пастерначка пропекла девушку недовольным взглядом, сердито проворчала:

— Помолчи, безбожница.

— Нет, зачем же так, Иллиодоровна, — отозвался отец Феодосий. — Может быть, нам и в самом деле следует поговорить.

— В другой раз, — бескомпромиссно бросила Фрося, давая понять, что говорить им не о чем, и пошла в свою горенку.

Она считала, что сказано все. Но в ответ услышала:

— В другой так в другой...

Бабка Пастерначка шумно вздохнула.

— Ну и детки, спаси нас, творец, и помилуй.

— Господь с вами, Лидоровна, — на свой манер произнося отчество хозяйки дома, возразила Антонида. — Не жалуюсь я на своих детей. Слава богу, с его помощью на ноги поставила. Егорка, правда, покладистей. Фрося — своенравней. Да ведь совсем взрослая.

— Все от него. Все от создателя, — помирил их отец Феодосий.

А Фрося укладывалась спать. Она слышала, как, поговорив еще некоторое время, мать и хозяйка проводили гостя со двора. Лежала и корила себя: «Не догадалась. Эта борода, прическа... — Хмыкнула: — Необыкновенный». Ей даже неловко стало, что так могла подумать.

23

Будто в угаре провел Артем два-три месяца после женитьбы. Кланя посвятила ему все свое время. А времени у нее было больше чем достаточно. После замужества она, естественно, не могла оставаться на прежней должности и передала дела Виктории — совсем юной девчушке, присланной райкомом комсомола. Но, уволившись, Кланя не стала подыскивать себе другое место, рассудив, что теперь может позволить себе и не работать. Она употребила все свое умение на то, чтобы Артем ни в чем не испытывал неудобства. Если Кланя ухитрялась кое-что для него делать, будучи девицей, то уж теперь, в качестве жены, показала себя во всем блеске. У нее всегда вовремя была приготовлена еда. Она тщательно следила за его одеждой. В доме поддерживалась идеальная чистота. И была обязательная улыбка при встрече. И шуршащие, накрахмаленные простыни в постели...

А потом были первые слезы. И дикая, унизительная сцена ревности. Случилось так, что, засидевшись допоздна, Артем но старой холостяцкой привычке заночевал в райкоме. Он не видел в этом ничего предосудительного. В самом деле, ну почему он должен глухой ночью беспокоить беременную жену, когда есть кушетка, на которой можно провести остаток ночи. Ему ведь не привыкать.

«Да-да! Вот именно! Не привыкать!» — как одержимая, выкрикивала Кланя, заламывая руки.

«Ты это о чем?» — не понял Артем.